жёрнов Млечного Пути.
Снова сердце мягкой лапой
кошка – ночь сожмёт в игре.
Но не смей от боли плакать —
то ли будет в январе.
Темнеет.
А ночи всё глуше.
И так тяжело, тяжело,
как будто одна я на суше —
всё вымерло, всё полегло.
И там, где когда-то сияло
пространство Зелёного Дня,
осталось так мало, мало
от прежней, весёлой, меня.
Темно за спиной – на восходе,
закат утопает во мгле.
Да что это? Где происходит?
Неужто со мной, на Земле?
Снежок над Душою кружится,
и время моё истекло.
И в сердце нацелена спица
прозрачная, словно стекло.
В ночном лесу стозвучным эхом
сибирский плачет соловей.
На Млечный Путь мой конь заехал.
Эй, Горбунок, лети резвей!
Я не хочу на Землю снова-
там росы больно холодны,
а зимы долги и суровы,
и мало лета и весны.
И людям дышится и спится
тревожно так и тяжело.
Их столько в землю полегло,
а сколько их туда стремится!
Я не хочу на Землю снова-
лети, подковами звеня!
Звезда – потерянное Слово —
в зелёный лес упасть готова.
Я не хочу на Землю снова!
Куда же ты везёшь меня?
Коромысло Времени качнулось,
и плеснулось Время через край.
Ахнуло, аукнуло, проснулось,
завопило в голос: «Выбирай!»
Вот оно —Лохматое, Чужое —
наяву ли, образом в уме?
Я бегу, царапаюсь и вою,
утопая в пращуровой Тьме.
То ли я волчица,
то ли в стае
сумасшедших диких лебедей,
то ль кричу мильонными устами
Дьяволу продавшихся людей?
Неужели к Свету не пробиться —
навсегда Душа обречена?
Я бегу,
Покуда я – волчица.
Жарко пахнут кровью Времена.
Стригущий атакующий полёт
летучей мыши.
Как быстро ночь сюда идёт,
но ты не слышишь.
Узорно чёток силуэт
покатой крыши.
Сегодня звёзд на небе нет —
летают мыши.
С тобою сердцем говорю,
но ты не слышишь.
Пятная бледную зарю,
летают мыши.
Там для тебя в разгаре дня
мой голос лишний.
Касаясь крыльями меня,
летают мыши.
Когда это чудо свершилось —
черёмухи белая мгла
опять облаками сгустилась,
опять над землёй поплыла.
И кем были вспаханы пашни?
И кто их засеять сумел?
Когда же денёк-то вчерашний
к закату скатиться успел?
Когда же заботы и радость
оставили след на лице,
черёмуха – горькую сладость
и снег лепестков на крыльце?
Мне запрещали
бродить по горам и долинам.
Мне говорили,
что надо бояться людей,
что человек —
это мягкая липкая глина,
и потому подневольно
он – вечный злодей.
Много прошла я с тех пор
по горам и долинам.
Я их боялась,
но я их любила —
людей!
Я и сама —
золотая и мягкая глина,
праведник, лжец
и злодей.
И святой лицедей.
В осеннем поле просторном,
Где кони паслись в отаве,
Ты голову там оставил,
Всадник Без Головы.
Ей ветер, мальчишка вздорный,
Снегом сечёт по векам.
Помнишь —
Ты был человеком,
Всадник Без Головы.
А кони, они пасутся,
Им нравится вкус отавы.
Не важно им, кто оставил,
И что.
Но под крик совы
Шарахнутся, понесутся,
Блестя окосевшим глазом.
И вдруг затоскует разом
Всадник Без головы.
ЭКЛИПТИКА
Катится Жизнь
в шоколадном трамвае.
В окнах мелькают
льняные глаза.
Сладкие рельсы кондитера мая
Кончатся скоро,
а выйти нельзя.
Праздничный, пряничный
Фирменный китель,
Где же твоя бирюза?
Слеп да и пьян
Полоумный водитель,
И на закуску
Ушли тормоза.
Крошатся рельсы,
Куски отлетают.
Всё ощутимее крен роковой.
И Зодиак, словно хищная стая,
Кружится, кружится над головой.
Здравствуй, розовое,
рассветное, раннее!
Снова ранила Жизнь небеса.
Истекая кровью
совсем по-бараньи,
красит небо поля и леса.
Вот и все мы
повязаны кровью-
Божий Агнец вздохнул
