Читать онлайн Федор Кудряшов - Не ищи, не возвращайся, не жалей

Валя

Случилось всё так страшно, так внезапно.

Мы прозевали, и пришла беда.

Была ещё вчера, её не будет завтра.

Её не будет больше никогда.

За ней, как за стеною, я не знал печали,

А что не так – то поросло быльём.

Наградой без заслуг была мне Валя,

И вот, наказан – тем, что пережил её.

Я твёрдо знал, что я её не стою.

Доволен был и рад тому, что есть.

И верил – первым Бог меня пристроит,

А там дождусь её, и будет всё, как здесь.

Но, видно, что-то не сложилось где-то,

И действо затянулась – это факт —

Продлив мне роль по линии сюжета

На скучный и ненужный пятый акт.

Какой в нём смысл, когда одни руины

Вокруг меня, куда ни повернись?

Ещё и жизнь грозит мне сроком длинным.

На что мне без неё такая жизнь?

Соломинка надежды и тростинка,

Что позволяет кое-как дышать.

Спасительная вера, паутинка,

Которой полетит моя душа.

Да, я прибуду к станции конечной —

Пусть ни к чему оно, и всё противно – пусть.

Имея шанс на встречу в жизни вечной,

Реально потерять его боюсь.

Убога правда умных атеистов,

И с ней не объяснить и не понять:

Коль вечной жизни нет, то в этой мало смысла,

По крайней мере, для меня.

Пути-дороги

Непрост России путь,

Тернистый и увальный.

И вымощен отнюдь

Не вербой и не пальмой.

Устроена она

Так замыслом всевышним.

И за войной война,

И нету передышки.

И поперёк река,

И ни моста, ни брода.

Высо́ты – у врага,

А мы их – из болота.

И только «на уру»

И поминая черта,

Оставив на юру

Побитыми без счёта.

Который миллион

Потрачено народа.

С полка лёг батальон,

А с батальона – рота.

И так вот испокон —

Всегда ложимся костью.

Клевретам – эшелон,

А для своих – авоська.

Валяем дурака

С приоритетом главным,

И бьёмся в кровь века

За «братьев» православных.

А им мы по кую,

И им не по понятьям,

На нас они плюют,

В Европе им приятней.

И каждая – как плядь

С подмостков Голливуда —

Стремится прорыдать,

Какие мы паскуды.

Как словно вороньё

Кружили, домогаясь.

Над целкою её

Жестоко надругались.

И вот – опять беда,

И мы опять у края.

Но всё-таки страда

На этот раз иная.

Мы за себя теперь,

Не за чужих радеем.

И как отцы, поверь,

Вновь повторить сумеем.

Нам это придаёт

И веру, и надежду,

Что будет наперёд

Уже не так, как прежде.

Что враг получит в рог

Сполна, а не отчасти.

Воскреснет русский Бог,

Врази же расточатся.

Зима тревоги нашей

Я помню, что-то в Киеве пылало.

Но нынче, обращая память вспять,

Тогда я не тревожился нимало.

«Хохлы, – тогда я думал, – что с них взять?

Совсем не то, что наши, брат, бульба́ сы.

Не тот менталитет у нас и чин».

Но боже, как тогда я ошибался!

Какой урок я нынче получил…

Теперь у нас игра по тем же нотам,

И дирижёры те же тут как тут.

И к «светлой цели» толпы идиотов,

Как скот на бойню, как у них, ведут.

Не лезь в толпу, тебе туда не надо.

Ты в ней себя теряешь без следа.

Бредёт по городу стотысячное стадо,

Не ведая, зачем, не думая, куда.

Их символы – «Пагоня» на беконе,

Их лидер – курица, занявшая насест.

Их Минск теперь сплошной Скотопригоньевск,

Теперь они зовут его Мянеск.

Век прожили, не ведая печали.

И вот из всех углов, куда ни погляди,

Торчит беда, какой не ждал, не чаял.

Зима тревоги нашей впереди.

К событиям в Белоруссии

Две зассыхи перманентно

Лезут в кресло президента.

Две ростыки, две разини,

Что-то там вообразили.

И, решив: «А что, как если…»,

С великаном в бой полезли.

Почему же невозможно

С помощью ясновельможных?

Да и жмудь клешнёй в копыто

За мечтою посполитой.

Полетели, воспарили,

Сзади крылья прикрепили,

Ножки сунув в стремена,

Как в былые времена.

Чтобы хлопов развести,

Раздербанить, разнести

Вместе с местными панами

Все, что выстрадано нами.

Марны ваши ожиданья.

Что сказать вам в назиданье?

Не ищите, девки, лиха,

А сидите-ка вы тихо.

Вам не светит ничего,

Нарвались не на того.

Он народ свой не предаст,

Власть зассыхам не отдаст.

Воспоминание о первой любви

Когда-то, на заре времён,

Я страстно был в неё влюблён.

Но в годы золотые эти

Я не был у неё в предмете.

И вот традиционный вечер

И наша трепетная встреча.

Мечтал обнять её хотя бы,

Но вижу формы снежной бабы.

Нет, баба более стройна,

Из трех деталей сложена.

А эта баба индивид,

Сплошной округлый монолит.

И голосок пронзает ухо.

Она – природная хохлуха,

Хохлы же, что бывает часто,

Настырны и весьма горласты.

К природным дарованьям плюс

Она добавила педвуз.

Точней, дошкольный факультет.

И более, чем тридцать лет

В саду детишек обучала

И голос так свой раскричала,

Развила соразмерно пузу.

Куда какому-то Карузу?

За обертоном обертон —

Как будто дрелью сквозь бетон.

Я видел формы, слышал голос,

Под шапкой шевелился волос.

Я брёл, не ведая куда,

И вспоминал тот день, когда

Я не нашёл её участья

И был отвергнут и несчастен.

А что, когда б в тот день благой

Я получил ответ другой?

И счастлив был напропалую

И прожил жизнь совсем другую?

Ой, нет!

Имея опыт прошлых лет,

Теперь настроен я иначе.

На свете счастья-таки нет,

Но, к счастью, есть-таки удача.

Не жалей

Ну и дела! Сплошная хлябь,

Дожди и ветры. Как обидно…

Пять месяцев стоит ноябрь,

И всё конца ему не видно.

А помню, в детстве – снег и льды,

Сугробы у домов под крыши.

А мы копали в них ходы —

И плохиши, и кибальчи́ ши.

Погоде нынешней под стать —

Я в состоянии застоя.

Пришла пора переливать

Пустопорожнее в пустое.

А раньше вольный был казак.

Как певчий дрозд, не знал заботы.

Всю жизнь провёл, смешно сказать,

В полях, лесах и на болотах.

Когда Ярила выжигал

Из пор остаточную влагу,

Я просто брал и выжимал

Пук сфагнума себе во флягу.

Или в июле, как медведь,

Приятный ощущая холод,

Брёл по ручью, сгибая ветвь,

Малиной утоляя голод.

Я делал то, что знал и мог,

К чему влекло, к чему лежало.

Не пуст, не полон кошелёк,

Но мне хватает и хватало.

Зато сединки нет в душе,

Всю жизнь себе хозяин-барин.

Давно за семьдесят уже,

А улыбаюсь, как Гагарин.

За всё я благодарен всем:

Кого любил, тем, кто любили,

Кто безразличен был совсем,

Кто вспоминает, кто забыл, и

Ещё – за благосклонность муз,

За крепость дружественных уз,

За тёмные аллеи.

Хоть сполыхала зорька, ведь,

Коль есть, что вспомнить, – что жалеть?

Я не жалею.

О дружбе и любви

В те годы полон был бокал,

В груди звенели струны,

И непрерывно член стоял,

И чувства были юны.

В стране подтаяло чуть-чуть,

И каждый в тот период

Хотел по-новому взглянуть

И важный сделать вывод.

Злой тирании сбросил гнёт,

И приобщён был вскоре

По воле партии народ

К дискуссиям и спорам.

Но, чтоб не колебать основ,

Нам предлагали темы:

К примеру «дружба и любовь»,

Как важные проблемы.

И, защищая рубежи

Передовой морали

От вредных веяний чужих,

Мы монотонно врали.

Любовь, как ни крутите – секс

И половые акты,

И это было ясным всем,

И непреложным фактом.

А дружба? Допустимы ль в ней

Сношенья в отношеньях?

Всех нас – девчонок и парней

Тревожили сомненья.

Тогда ответа не нашлось:

Соврать не получалось.

Зато сейчас на тот вопрос

Я просто отвечаю:

Хоть это чувство с головой

В ладах и осторожно,

Но в дружбе междуполовой

Без секса невозможно.

Вот, например, такой сюжет:

Мы ходим с ней на службу.

Любви, пока что, вроде, нет,

Но возникает дружба.

Работаем мы с огоньком:

Отлично, безотказно,

И выделяет нам местком

Путёвки на турбазу.

Мы вместе с ней идём на круг,

И там, на туре вальса,

Я ей взглянул в глаза, и вдруг —

Он у меня поднялся.

Я попросил её мне дать —

Не в службу, а по дружбе.

Она же стала заливать

Чего-то там о муже.

О долге, чести всякий бред

Я слушал машинально.

И нашей дружбе в тот момент

Кирдык пришёл реальный.

Мы возвратимся с ней домой,

И станет все на место,

Я там, на вахте трудовой

Забуду ту поездку.

И буду вкалывать, как зверь,

До трудовой победы,

Но на турбазу с ней теперь

Я в жизни не поеду,

Раз ей такую ерунду

Для друга сделать сложно.

А на турбазе я найду,

Уж будь благонадёжна.

Друзьям-товарищам

Проходит всё, пройдёт и это.

Когда-нибудь пройду и я.

Но здесь о тех, кто, канув в Лету,

При жизни были мне друзья.

Мои соратники, коллеги

И собутыльники – не без —

Теперь покой нашли навеки

В пространствах ада иль небес.

Быть может, где-то в круге первом,

Где асфодель и полумрак,

Мы скоро встретимся, наверно,

Поговорим: «Что дальше? Как?».

А может, это всё пустое,

И нет бессмертия души?

И без того я удостоен.

И сколько б я ни ворошил

Воспоминаний рой гудящий,

Но мне по жизни много раз

Везло в друзьях намного чаще,

Чем я заслуживал подчас.

Не потому, что я везучий,

Сам факт нетрудно объясним:

Я был не хуже и не лучше,

Такой же точно, как они.

И я не хвастаюсь, понеже

Всегда, в любые времена —

Как в нынешние, так и прежде —

Не видел, не искал, не знал,

Ни в молодых летах, ни после

Неподходящих мне людей.

Их избегал вдали и возле,

В их направленьи не глядел.

Всех тех, кто был по мне не очень-то,

Я обходил всегда обочиной.

Надежда

Он говорил, ученики

Ему внимали осторожно,

Что человеку за грехи

Спастись нельзя, но Богу всё возможно.

Ну как так можно в точку мысль свести

И, всё вторичное отринув,

В единой фразе донести

Всю христианскую доктрину?

Бог сделал нас из мяса и кости́,

И нас по жизни мнози борют страсти.

Над нами, как ты ни пости,

У чёрта много власти.

Но коль родился, так живи.

Греши, но верь. И Богу

Молись, а чёрта не гневи:

Не заступай дорогу.

Я греховодил много лет

Любил и верил ложно,

Теперь другой мне веры нет,

Как вера в милость Божью.

Подходит моё времечко,

Как пред лицом Всевышнего

Мне избежать конфуз.

Дано мне Веры с семечку,

Дано Любви мне с вишенку,

Надежды же – с арбуз.

Мы

Наверно, мы не лучше всех других,

Возможно, что кого-то и похуже.

Сведём проблему на свои круги

И глянем на неё конкретнее и уже.

Мы, не как боши глубоки мошной,

Не как пиндосы мы непобедимы,

Не как французы широки душой,

Не так улыбчивы, как шведы или финны.

Нам в лица глянешь: вроде белый цвет,

Да только не в ладах мы с белой расой.

Типичных признаков её в нас просто нет,

Мы исторически сложились в расу красных.

Мы в этом мире – как эксперимент.

Господь нам выдал от своей планеты

Под этот опыт континент

И тихо ждёт, чем кончится всё это.

Добру нас учит Запад, да не впрок,

Упёрто подрывая их устои,

Мы с их «добром» знакомы. На порог

Мы их «добро» не пустим: мы – изгои.

Мы не они: мы тип иной и класс,

Иное тело и умосложенье.

Они же строят выводы о нас

По меркам своего воображенья.

А мы – лишь зубчики, шурупчики простой,

Как вечный двигатель, России, мы – запчасти.

Мы – русские! Какой восторг!

Мы – русские! Какое счастье!

Эволюция

Не опровергну я гипотезы железной

(Куда уж мне – такому гному),

С гигантом мысли спорить бесполезно,

Но кое-что я понимаю по-иному.

Antropos связан с обезьяной, без сомненья,

Но я бы сделал уточненье.

Позвольте высказать соображения свои:

Antropos изначально происходит от свиньи.

Роднит нас многое. Давайте по порядку:

И поросячий взгляд, и свинские повадки,

И формула зубов, давление и пульс.

И пусть мне говорят и возражают – пусть.

Возможно, мысль моя не без изъяна,

Но, думаю, от человека происходит обезьяна.

В моём подъезде их произошло уже

По две на каждом этаже.

(Мутации и в наши дни имеют место быть.

За их примерами недалеко ходить).

Затем, уже в сюжете серии второй,

Из этой обезьяны вышел наш герой.

Вот только тот неандерталец был, а он

На свет явился у местечка Кроманьон.

И понеслась: ни дать ни взять —

Селекционная работа, так сказать.

Суть эволюция. Перемешались в ней

Потомки обезьян с потомками свиней.

И получилось то, что есть —

То, что живёт сейчас и здесь.

Вот это водевиль, мон шер, смотри сюда.

А ты мне: «Дарвин».

Дарвин – ерунда.

Преображенское

Промышленные выбросы планету

Когда-то доведут, а с ней и нас.

По жизни не видал такого лета.

Вперед

Читать онлайн Федор Кудряшов - Не ищи, не возвращайся, не жалей

Похожие книги