Не молчи, если хочешь остаться - страница 12

– Почему ты не сказал, если узнал? – её голос мягкий, уязвимый, осторожный.

Я молчу. Замок наконец поддаётся, и я натягиваю куртку, словно броню.

– Майки, – снова шёпот. – Я не узнала. Я не забыла.

Её слова звучат так, будто она оправдывается, будто хочет объяснить, почему тоже предала.

Я втягиваю воздух.

– Да, узнал, – разворачиваюсь к ней, в упор глядя в глаза, – но это не имеет значения. Мы просто пару раз посидели рядом на горшках, полистали книжку. Потом дороги разошлись – и всё. Ты жила своей жизнью, я – своей. Ну встретились. И что? – выпаливаю всё так, будто это действительно неважно. Но ей знать необязательно. Слова летят наружу, будто я давно держал их в себе.

Она смотрит на меня. Долго. Теперь полностью серые глаза, в которых сейчас не слёзы – пустота.

– Да, ты прав, – тихо бросает, отступая спиной вперед. – Просто посидели на горшках.

Её голос предательски дрожит, в нём, мне кажется, я слышу боль? Хочу исправить, сказать что-то помягче, повесить всё на свою злость, но она отворачивается. А я не знаю, что со мной. Она уходит быстро, не оборачиваясь.

Терпеть не могу смотреть в спину уходящим людям, поэтому почти всегда ухожу первым. Но в этот раз остался, и от этого почему-то ещё больнее.

В спортзал я врываюсь как в последний оплот спасения. Дверь захлопывается за спиной с глухим стуком. Внутри пахнет кожей, потом и затхлой пылью – всё родное, привычное. И единственное, что я могу себе позволить разбить – костяшки о грушу. Груша всё стерпит.

Бинты скользят на руках – я даже не заморачиваюсь плотно перематывать. И с первым же ударом лопается кожа на костяшках. Больно? Нет. Сладко. Я бью, бью, бью, словно выбивая из себя ту дрожь, ту пустоту, которую поднял её голос, её глаза, её слова.

Лемайкиозавры находят друг друга…

Бью. Рука соскальзывает, срезая кожу ещё сильнее, кровь тонкой струйкой стекает к запястью. Плевать. В висках шумит, в глазах темнеет. Я бью не грушу. Я бью свою злость, свою боль. Свою вечно голодную пустоту.

И вдруг – голос. Мягкий. Взрослый. Тот, что всегда умел пройти сквозь мою броню.

– Майки…

Останавливаюсь, тяжело дыша, поворачиваюсь через плечо. Нана стоит у входа в зал. Невысокая, хрупкая, в обтягивающей водолазке, в которой уже слегка заметен живот. Нана, та, кто всегда боролась за меня, даже когда я сам отступал. В её глазах тревога.

– Поговорим? – тихо спрашивает, подходя ближе.

Я моргаю. В груди поднимается паника. Не хочу. Не могу. Я срываюсь с места, отталкиваю её ладонь, которая тянется ко мне. Несильно, необидно, но я всё равно ненавижу себя за то, как веду себя с ней. Всё повторяется.

Её рука повисает в воздухе. Я отворачиваюсь, возвращаясь к груше, потому что если посмотрю на неё – сломаюсь. В голове вспыхивает обрывок воспоминания:

Детский сад. Психолог с мягкими руками и стеклянным голосом. Я – на стульчике, крошечный, зажатый и весь залитый злостью, потому что никто не видит, что мне больно. Никто не слышит меня, считает, что я не могу чувствовать то, что чувствую. «Он слишком закрыт, нужно найти к нему подход», «Оставьте его в покое, он сам справится», «Может, медикаментозно?» Тогда я решил: если никто не слышит – я перестану говорить.

Сейчас я хочу сделать то же самое. Замолчать. Стереть себя.

Нана подходит еще ближе, медленно, будто к дикому зверю. Просто она была единственной, кто слышал меня, но я и с ней перестал говорить.