И все разом расслабились. Атмосфера в аудитории потеплела на пару градусов, на галерке послышался шепот. Эдуард Альбертович сощурился, разглядывая, кто это там рискнул подать голос, и снова воцарилась полная тишина.
- Почему эта тема смешная? – продолжил Савицкий своим вибрирующим, отдающим в грудине голосом, - Потому общего однозначного ответа на то, что такое философия – не существует.
Он широко мазнул взглядом по аудитории и…неожиданно поставил точку на мне. Какая-то секунда, но мы четко смотрели друг другу в глаза, и я заметила, что его удивительно синие…
Дыхание сперло, кровь прилила к щекам. Растерялась…
Он отвернулся и продолжил лекцию, а я уже не слышала ничего из-за шума, стоявшего в ушах. Нервно фыркнула, опуская глаза в раскрытую тетрадь, и начала бездумно выводить на полях какие-то закорючки. Лишь иногда вскользь поглядывала на нового преподавателя. Украдкой рассматривала его.
Возраст? Мне сложно понять. Может быть ровесник моей матери… Худощавый, но широкоплечий - рубашка так красиво обтягивала его торс. Высокий, излучающий что-то неуловимое мужское, с идеально симметричным, будто не природой созданным лицом, аккуратной щетиной-бородой, каштановыми волосами, доходящими почти до плеч, с вальяжной и в тоже время отточенной походкой, четкими, уверенными движениями, давящей аурой уверенности в себе, позволяющей ему легко удерживать внимание всего курса.
- …Есть у неё одна определяющая черта, - вещал Эдуард Альбертович, присев на край преподавательского стола, от чего серые брюки красиво обтянули его бедро, - Философия часто воспринимается как синоним человеческого разума. Когда-то её так и понимали. Если человек разумен, то он обязательно философствует…
С галерки послышались смешки, полетели оборванные шутки, многие примерили это на себя.
- …Почему так? – лишь на полтона поменял голос Савицкий, и все опять заворожённо замолчали, - Предположим, что разум появляется у человека тогда, когда он отделяется от природы…
Я слушала его также внимательно как все и невольно погружалась в тот мир, дверь в который он сегодня для нас лишь приоткрывал. В какой-то момент перестала прятать взгляд, подперла ладонью щеку и ловила каждое его движение, мимику, улыбку. Мне было действительно интересно.
И даже то, что жизнь моя – полное дерьмо, и особенно сейчас, как-то отошло на второй план.
Ровно до перерыва.
Потому что в перерыве мне захотелось пописать, и я, пребывающая после первой половины лекции в каком-то странном убаюканном состоянии и совсем забыв, что выходить одной в коридор и вообще куда-нибудь мне не стоит, пошла в туалет.
К сожалению, до женского дойти так и не удалось, потому как, стоило свернуть в конце коридора в темный предбанник к уборным, как кто- то схватил меня сзади, с размаху зажимая потной, пропитанной табаком ладонью рот, и рывком затащил в мужской.
Сердце испуганно трепыхнулось в груди, скатываясь к нитевидному пульсу. Окатило ватной волной. Я попыталась вырваться или хотя бы от души лягнуть Жарова ногой, но удар вышел смазанным и вызвал у Андрея лишь смех.
- Давай, Реут, дверь держи.
- Ок, - Стас облокотился спиной о дверное полотно и чуть склонил голову, с липким любопытством наблюдая за мной и Жаровым, который, поволок меня в дальнюю кабинку у окна, служащую уборщице чем-то вроде подсобки.
- Ну что, Лерка, поболтаем? Или сразу к делу, а?
- Отвали, придурок, что ты доебался до меня! – зарычала, когда он наконец убрал руку с моего лица и толкнул к крашенной грязной стене.
