Не ныряйте с незнакомых скал - страница 3

И, что характерно, у меня нет других жизней в запасе.

Это я, разрушенный робот, валяюсь внизу кадра, а сверху прыгают все те, кто пока не вышел из игры.

«Мама, спаси…»

Ха! Не спасёт мама. Никто не спасёт.

Повыть – это хорошо. Это – правильно. Раньше я выл гораздо сильнее. До сумасшествия. Вот что делать, когда всё твоё существо против того, что происходит, а ты не можешь ничего изменить?

В один из приступов «воя» я вдруг вспомнил про фашистские лагеря смерти. Наверно, что-то подобное испытывали люди, попадая туда.

Интересно, а могли они там повыть?

Или у них не было на это сил? Или времени? Или возможности? Там у них за любой приступ воя или какой-то иной слабости положен был расстрел. Или что-то подобное, равное смерти.

Я начал думать о ситуациях, подобных моей. Плен, например. Рабство. Гладиаторы. Из болезней – рак, например. Вон по телевизору показывают лысых умирающих детей. Ну, наверно, и другие болезни есть, получив которые человек страдает от недоумения: «Почему я?»

Тут я пришёл к определённому выводу. К тому, что в такой ситуации оказывается каждый человек. Ну просто – каждый. Каждый знает, что он умрёт. Рано или поздно.

Будет он протестовать или не будет.

Будет вопить и выть или нет.

Только у каждого это происходит по-разному, в свои сроки. Когда сроки спрессованы, спрессована и реакция человека на ситуацию. Но быть убиваемым так или иначе для человека больно и страшно.

Можно перефразировать известную поговорку о том, что воскресенье – это день, отравленный понедельником. Жизнь – это процесс, отравленный ожидаемой смертью. Просто, когда всё хорошо, человек об этом не думает. Просто он об этом забывает.

Когда я впервые пришёл к такому выводу, меня это прошибло, как какое-то открытие.

Я, например, не умер от рака в семь лет. Я не родился идиотом. Я не попал в рабство, я не дерусь на арене до смерти, как гладиатор, чтобы развлечь развратную публику. Если переводить на сегодняшний день, то я, например, не занимаюсь за деньги боями без правил. На меня не делают ставок, меня не пытаются «подложить» под кого-то или, наоборот, не покупают мою победу в угоду кому-нибудь.

Меня не мучают в фашистском концлагере. Я не гнию где-нибудь в ГУЛАГе.

Но кто-то – и не думал нырять с незнакомых скал. А я – нырнул.

Моё время спрессовано. Спрессовалось.

Во всём этом… за всем этим стоит большая тайна. Вообще жизнь – это тайна, не разгаданная. Что, как, почему?..

Это, между прочим, здо́рово.

Опять меня кидануло от воя к философии. Раньше – был один вой…

Тайны существуют не только большие, но и маленькие. Личная тайна… Ха! У меня есть секрет. Даже матери ещё не говорил. У меня стали шевелиться пальцы на правой ноге. И боль, болевой пояс сместился вниз. Правда, я пока не могу точно отследить насколько, но периодически болит уже не грудь, а живот.

Сжимается низ живота, чего раньше не было. Мне говорили… Вернее, нам с матерью говорили в больнице, что восстановление возможно. Правда, никто не называл сроков.

Может, год. Но это – в хорошем случае. В прекрасном случае.

Может, десять лет. И это – хорошо!

Может, тридцать лет. Но тут, извините, кто раньше. Или спинной мозг восстановится, или человек благополучно помрёт, не выдержав тридцати лет паралича. Или осёл сдохнет, или падишах.

То, что полного восстановления за год не случится, – уже понятно. Всё медленно, очень медленно. А я делаю гимнастику. Я её делаю, как бы мне ни хотелось не делать ничего. Плюнуть на это восстановление, начать просить обезболивающее.