Дорога с северной стороны завода забита колонной вылеченных, возвращающихся из госпиталя фронтовиков…
Стоя у обочины, Маяк вспоминает «подыханчики», закончившиеся воспалением легких. Домашней лежкой. Потом санаторием. Из которого восемь километров надо было топать к станку пешком. К семи утра. С одиннадцати лет брали только на вспомогательные работы. Так что о том, что станок ему порой уже доверяют, знают лишь мастер и трое его товарищей по цеху – двенадцати-четырнадцатилетних пацанов… Теперь он тоже в семье – кормилец (школа – в прошлом). В очередь с отцом и матерью отоваривает карточки: отпускают иногда по ночам, а к семи – на работу.
– …Пропустить!.. Пр-р-ропустить!!! – начальство на «Виллисе».
Куда пропустить? Как?.. Сплошная колонна вылеченных фронтовиков. На полшага от дороги – увязнешь по пояс в грязи…
– Я сказал: пропустить!!! – выстрел из машины…
Один из фронтовиков оседает на землю…
Мертв…
Фронтовики молча окружают «Виллис».
Сидящим в машине бежать некуда.
Поднятый на руках «Виллис» с сидящими в нем офицерами сбрасывается с дороги в грязь.
Колонна продолжает движение…
Движение…
Движение…
Общее, от заводских ворот, из госпиталей, с аэродромов, со всей линии фронта движение. На Берлин!
1947
Школа окончена Лялей с медалью «За победу над Германией»… Не бросая школы, добровольцем участвовала в работах для фронта.
У Марка медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Теперь он – в производственно-диспетчерском бюро механосборочного цеха.
Такая же медаль – у пятнадцатилетнего Маяка. В училище у станка он уже порой – за мастера. Учит других.
Дочь и старший сын поменялись местами: он возвратился за парту, она перешла в кормилицы: учебу на вечернем в политехническом совмещает с работой официанткой в заводской столовой. Отъедается после голодухи, хуже всех в семье ею перенесенной: до сих пор слабость в ногах и головокружения…
Заводской обеденный перерыв!
Зал столовой быстро наполняется.
Ее столики, как всегда, оккупируются первыми: горластые парни из ближнего цеха.
Она едва успевает подносить кастрюли и ведра.
– Ляля, чай несладкий!
– Сладкий.
В каждое ведро всыпано, сколько положено, сахару – она уверена. Сыплет не она – там, на кухне, но никогда, ни разу не было, чтоб не насыпали. Значит, этот молодой здоровенный просто подбивает к ней клинья… и не впервой… Других же вон все устраивает…
– А я говорю: не сладкий!
– А я говорю: сладкий.
…Другие, правда, до чая еще не дошли. Этот – самый шустрый за столом. Наверное, и в цеху – тоже…
– Сама попробуй. Если несладкий – я на тебя это ведро вылью. Идет?..
– Идет.
Тишина за столом. За соседними – тоже. Обращенные на нее взоры.
Налив себе в стакан, подносит ко рту:
– Правда несладкий…
Горячая волна окатывает ее с головы до ног!!!
***
В трудовой книжке к первой записи: «Принята в ОРС столовой №27 на должность официантки» добавляется вторая: «Переведена в РМК чертежницей».
Днем работа. Вечером учеба.
Возвращение по темноте домой. От фонаря к фонарю…
Вставшая поперек дороги тень!..
Блеск ножа…
– Ляля?..
Слава богу, свои. Поселковые.
А не свои (не разглядеть в темноте) – так с танцверанды. Признание танцевальных заслуг (лучшая танцорша!) – оберег…
– Проходи… Отбой, пацаны…
1948
Весна. Пока только календарная. Всё в снегу.
Ока – подо льдом.
Марк с Пелагеей – на берегу, подальше от детей.
– …Это, мамука, за то…
– За что? – бросает на него беглый взгляд Пелагея, с ходу понявшая «за что».
