– А кто виноват больше, чем я, скажи мне? Это я отпустила её в кино с чужими людьми одну! Я, вместо того чтобы быть с ней, осталась дома с этими грёбаными отчётами. У меня даже сердце не ёкнуло, когда я дверь за ней закрыла. Я должна была пойти с ней! Я должна была быть там рядом с ней… – слёзы покатились по моим рваным от побоев щекам. – Мы бы спаслись, если бы я была там… Либо умерли бы вместе… А она была одна… Совсем одна… в огне… – рыдала я навзрыд.
– Дочка, ну хватит… – плакала мама в ответ. – Нельзя ничего изменить.
– Я не могу, мама. Я не могу.
– Я тоже не могу. Никто не может. Но что делать теперь?
– Ничего. Сдохнуть мне только остаётся.
– Знаешь, дочка, вот верно в священных писаниях написано: Бог не посылает испытаний, которых мы не в силах вынести. На всё воля Божья, Маша. Ну может, для чего-то это нужно. Сходи в церковь, помолись Господу. Тебе легче станет, и душа Любочки порадуется. Молитва матери самая сильная! Я молюсь за тебя каждый день, и ты уже дважды за месяц жива осталась. Голос Бога ведёт меня к тебе, будто я слышу, как моё дитя плачет, страдает и просит о помощи.
– Мама, а я ничего не слышу, ни Бога твоего, ни как моё дитя плакало и просило о помощи… Умерла моя Любовь, а с ней и вера, и надежда, и всё остальное.
– Страшные вещи ты говоришь. Господь нас всех любит, мы все дети его, и Он будет ждать тебя в стенах Храма, когда ты вновь вернёшься ко Христу. Нет смысла в жизни без веры, любви и надежды. Не искушай судьбу свою, дочка, и не гневи Бога, пусть и утраченного тобой. Ты вспомнишь мои слова, когда это будет нужно. В церкви надо грехи слезами смывать, на исповеди, а не в ванной.
– Мама, хватит на сегодня твоих священных нравоучений. Не помогает мне это. Я не могу смириться, что Любы нет. Не могу. Никакими молитвами её не воскресить. Никто и ничто не в силах мне помочь.
Мама вздохнула, покачала головой, вытерла слёзы и молча смотрела на меня несчастными потухшими глазами. С её помощью я вылезла через несколько минут из ванной и выпила обезболивающее, она завернула меня в полотенце и довела до кресла в зале.
– Маша, в больницу тебе надо показаться, органы проверить, да и шрамы на лице могут остаться, красоту всю испортят. Тебе зашьют ранки аккуратненько, как там говорится, косметический шов наложат.
– Если поехать в таком виде в больницу, ментов придётся вызывать. В версию «упала» никто не поверит. Я по допросам замучаюсь ходить.
– А заявление на Олега ты писать, конечно, не хочешь? Жалеешь, что ль, его? Или любишь ещё, этого урода? Прости меня, Господи. Он тебя чуть не убил! А вдруг снова придёт?
– Смеёшься? Какая там любовь? История «бьёт – значит любит» не про нас. Не придёт, не бойся. Он трус! Всегда им был! Его нос больше не сунется в эту квартиру, увидишь, и замок я поменяю. Одно радует меня, что ты после моего звонка не сразу прибежала, а то бы тоже под раздачу попала.
– Да мне ведь Вера Ивановна и позвонила. Говорит, что возвращалась домой из магазина и Олега видела, выходящего из подъезда, и ручка двери была испачкана – будто в крови. Она говорит, поднялась сюда, к твоей квартире, увидела тоже кровь на двери. Постучала – тишина. Она сразу мне позвонила. Я запасные ключи от вашей квартиры найти не могла, так разволновалась. А потом вспомнила, что они у меня в кармане пальто, в котором я была, когда тебя почти бездыханную месяц назад тут нашла. Приехала на такси, а тут такое.
