Этот крест сам Саша пару лет назад увидел на кладбищенской свалке. По-видимому, изначально поставленный при похоронах, крест был просто заменен на памятник. Табличка была аккуратно откручена и снята. А крест на вид был совсем новеньким. Саше стало неловко видеть крест на помойке. Какой ни есть, но это все-таки крест. Саша вытащил его и принес на дачу. Лишь потом сообразил, что остается всего лишь только поменять табличку – и памятник себе самому уже готов!
Маша понимающе молчала. Саша добавил:
– И все, что там от моего похоронного вклада останется – на детей. Ну, то есть, на больных детей, свои сами справятся. При жизни не успел, – так хоть сейчас. А если война еще не кончится, значит, в ОНФ. И даже покрывала церковного не ищи. Возьми просто у Любы спанбонд, метра два с рулона смотай…
– Слушай, Саш, – грустно улыбнулась Маша, – ты бы сам себя и в могиле б закопал, тебе бы волю дать! То есть, лопату да силы. Ну, так же тоже нельзя. Не переживай, похоронят тебя, на лавке не оставят. Другие тоже позаботиться должны.
– Не надо, по крайней мере, тратить деньги на вздор, – отрубил Александр. – Не надо. Меньше места надо самому занимать в жизни вообще. Особенно, когда страна в огне.
– Ну, ты прямо, как мама.
– Да, Маша, как мама. Она меня бы сейчас одобрила. Она и о себе завещала то же самое. Ей-то ведь особого камня не ставили.
Так и было. Маму хоронили в родовой могиле на одном из московских кладбищ На общем памятнике просто дописали новое имя.
Про покрывало Саша, как говорится, просто сболтнул. Но когда вспомнил о новопреставленной бабушке, этот образ ему самому перестал казаться вздорным. На могиле летчика пропеллер не воспринимается вздором. Так и здесь было нечто подобное.
Прослушали последние известия, новости с фронта о занятых более выгодных позициях. Фронт пока стоит практически на месте. И у нас все пойдет по обычному распорядку. Саша завалился пораньше, пока чувствовалась усталость. Предчувствие не обмануло его: проснулся в серых сумерках белой ночи. Взял карандашик и отполз к столу, включив лампу. На бумагу ложились такие стихи:
Ухожу, не дождавшись победы,
Светлым утром июньского дня,
К вам, прошедшим военные беды,
Кто не вышел живым из огня.
Свою первую ризу крещенья
В белизне сохранить не смогла.
Вдруг, как скорбное всем посещенье,
К нам внезапно вломилась война.
Вам, бойцы, словно собственным детям,
Я пыталась по силам помочь
И плела маскировочны сети,
Но мне вызов пришел в эту ночь.
На земле мы не встретим победу,
Но на пир мы уходим иной,
Только мне бы одеться к обеду,
Пред Царем не остаться нагой.
Мой духовный хитон изорвался
И с годами совсем обветшал,
Только там, на кушетке остался
Маскировочный тот матеръял.
Так пускай же хоть этим спанбондом
Сам Спаситель оденет меня.
Ухожу, раз Ему так угодно,
Светлым утром июньского дня.
Рассвет только разгорался, как он снова лег в постель. Сон не шел, в голову лезли воспоминания.
Двадцать лет назад ушла крестная. Казалось, сам Господь отметил ее легкой кончиной. Всю жизнь она была верна Ему, не бросала церковь. В гражданском браке, не венчанном, жить не согласилась, замуж так и не вышла. Прошла все годы гонений, будучи певчей в храме до самой старости. Много переписывала от руки нот и книг, распространявшихся в самиздате. Давала людям, как могла проповедовала сама. Привела к вере и самого Сашу, тогда еще советского студента. До последнего дня была на ногах. Накануне пригласила маму, угостила чаем, почитали вместе акафист Успению. На следующий день просто почувствовала себя плохо, легла и за час отошла в вечность.
