– Доброе утро, папа, – сказала она негромко, голосом, в котором не было ни раздражения, ни близости – вежливый тон взрослого человека, выполняющего обязательный ритуал общения.
– Доброе, Вика, – так же спокойно ответил он, садясь на своё место, за край стола, где всегда лежала свежая газета, а рядом стояли часы в серебряной оправе.
Александр появился чуть позже – в белой рубашке, расстёгнутой у горла, с телефоном в одной руке и поджаренным тостом в другой. Он шёл быстро, почти не глядя по сторонам, как будто всё уже было известно и не заслуживало внимания. Сев, он откусил кусок и, не отрывая взгляда от экрана, пробормотал:
– Привет.
– Доброе утро, Саша, – сдержанно отозвался профессор. Он привык, что сын редко поднимает глаза. Привык, что разговоры между ними стали формальностью, обменом банальностями под видом диалога.
– Есть планы на вечер? – бросил Александр, листая что-то на экране, скорее ради того, чтобы обозначить участие, чем из реального интереса.
– Работа, – коротко ответил профессор, пригубив кофе. – После университета встреча с коллегами. Поздно вернусь.
Виктория отставила чашку, слегка нахмурилась, потом поправила волосы.
– Я сегодня в мастерскую, потом встречаюсь с Алисой. Мы хотим съездить в «Манеж» на выставку.
– Не задерживайся, – произнёс Сергей Андреевич, не глядя на неё. Он не знал, кто такая Алиса, и не хотел спрашивать.
Ольга вошла последней – в светлом шёлковом халате, с аккуратно собранными волосами и почти незаметным макияжем, который, тем не менее, делал лицо живым. Она прошла, будто скользнув по комнате, налив себе апельсинового сока, и только потом бросила взгляд на сидящих за столом.
– Доброе утро, – произнесла она негромко, ровным тоном, не ожидая ответа.
Все откликнулись почти одновременно: вежливо, коротко, без тёплоты. Ольга села, не торопясь, медленно разломила круассан, смахнула крошки с пальцев и начала завтракать, не глядя на мужа, как будто он был частью интерьера. На мгновение их взгляды пересеклись – её глаза, тёмно-зелёные, с янтарным отливом, остались спокойными, чуть остекленелыми. Ни раздражения, ни упрёка. Только отчуждение.
За столом повисла пауза – не напряжённая, а привычная, как будто каждое утро в этом доме начиналось с тишины и механической вежливости. Несколько незначительных реплик прозвучали вполголоса: о пробках, делах, погоде. Александр сказал, что сегодня встречается с инвестором. Виктория – что у неё болит голова и, возможно, она вернётся раньше. Ольга уточнила, чтобы Сергей не забыл, что к вечеру придёт портной – примерка нового костюма. Всё звучало точно и сухо, как набор уведомлений на экране смартфона: важные по сути, но не касающиеся чувств.
Сергей Андреевич жевал не спеша, ровно и без удовольствия, словно просто выполнял часть ритуала. Он не перебивал, не уточнял, не спорил. Где-то в глубине, на стыке памяти и усталости, возникло воспоминание о том, как раньше всё было иначе. Как Виктория болтала без умолку, как Александр пытался говорить «по-взрослому», как Ольга смеялась, а он – слушал, с интересом, с живым участием. Всё это было. Было когда-то.
Эти завтраки давно стали похожи на утренние совещания: собрались, обменялись короткими репликами, разошлись. Он не мог вспомнить точно, когда исчезло живое, но теперь его тревожило другое: что будет дальше, если однажды исчезнут даже эти формальные встречи? Не пустота, а полное отсутствие повода даже изобразить семью.
