Тело её отозвалось мгновенно – резкий, болезненный вдох, дёргающийся жест плеч, напряжённые руки, словно готовые оттолкнуть невидимого врага. Но она не двигалась дальше, не бежала, не пыталась закрыть лицо руками. Только ещё сильнее сжалась, будто это могло её спасти.
Я улыбнулся.
Она почувствовала это раньше, чем смогла увидеть.
Через мгновение холодный пот выступил на висках, стёк по позвоночнику, ладони, сжимавшие простыню, стали влажными, а дыхание совсем сбилось, став едва заметным, дрожащим.
Внутри неё уже не оставалось сомнений, не было попыток убедить себя, что всё это лишь игра тьмы и разыгравшегося воображения. Страх окончательно победил, взял верх над логикой, парализовал волю. Она знала, что не одна. Знала, что ночь принесла с собой нечто, от чего нельзя спрятаться, нельзя отмахнуться. Каждой клеткой своего тела она ощущала чужое присутствие, холодное, властное, неизбежное.
Но всё ещё надеялась, что я – всего лишь её страх.
Губы дрогнули, раскрылись, она хотела закричать, выплеснуть из себя этот ужас, но ничего не вышло.
Её рот дрогнул, приоткрылся, но горло сжалось, не выпуская ни звука, словно сама комната проглотила её голос, лишив возможности даже позвать на помощь. Она пыталась закричать, напрягала голосовые связки, но лишь немая пустота наполнила пространство. Глаза расширились ещё сильнее, дрожь пробежала по плечам, по рукам, сковала мышцы. Отчаяние сжало её тело так же сильно, как страх. Я медленно покачал головой, позволяя ей понять всю бессмысленность её попыток, не спеша, наслаждаясь этим моментом, улыбаясь так, чтобы она прочитала в этой улыбке свой приговор.
– Тише, Алла, кричать уже бессмысленно.
Она открыла рот, захлебнувшись первым неловким звуком, который так и не сложился в слово. Горло сжалось, голосовые связки не слушались, но страх оказался сильнее паралича. Вторая попытка удалась – с хриплым надрывом сорвалось:
– К-кто… кто вы?..
Голос дрожал, ломался, звучал слишком слабо, слишком беспомощно. Глаза метались по комнате, но взгляд неизменно возвращался ко мне, как будто всё её существо понимало – нет смысла искать выход, нет смысла отводить взгляд.
– Чего вам нужно? Почему вы здесь?
Слова срывались с губ быстрее, чем мысли успевали оформиться. Бессвязные, наполненные сырой паникой. Она пыталась говорить, чтобы заполнить паузы, чтобы не дать страху затянуть её в липкую, бездонную яму безысходности.
– Прошу вас… не надо… – Голос пресекался, пересох, но умоляющий тон не исчез. – Я… я заплачу, я отдам всё, что у меня есть… деньги… вещи… я сделаю всё, что вы скажете… умоляю… только не трогайте меня…
Как жалко, как предсказуемо. Люди всегда хватаются за материальное, за эти бумажки, за пустые обещания, словно они хоть что-то значат в такие моменты. Она предлагала деньги, услуги, свободу действий – всё, что, как ей казалось, может быть ценным. Но что могла дать мне она, кроме того, что у неё уже отняли в этот самый миг?
Я не спешил отвечать.
Позволил ей самой услышать, как пусто звучат эти предложения в этом воздухе, в этом пространстве, где уже давно решено всё. Где её слова ни на что не влияют.
– Скажите хоть что-то… – Голос сорвался в шёпот. Она сглотнула, глядя на меня с отчаянием, которое постепенно переходило в безнадёжность. Колени дрожали, силы оставляли её с каждой секундой, и в какой-то момент она просто не выдержала, тяжело осела на пол, а затем, обессиленно опустившись, оказалась на коленях передо мной. Пальцы судорожно сжимали подол её ночной рубашки, как будто эта тонкая ткань могла спасти её, удержать, спрятать от неизбежного. Дыхание сбивалось, грудь вздымалась рывками, губы дрожали от рваных, сбивчивых всхлипов.
