– Не, не может быть. А вот есть еще игра. Пить, стоя на голове. Я могу. А ты?
– Врешь, – засомневалась Олеся.
– Смотри! Где-то тут была пальма.
Алекс на карачках дополз до дерева.
– Подержи-ка меня, – попросил он, пытаясь, прислонясь к шершавому стволу, встать на голову.
Задыхаясь от смеха, Олеся помогала ему. Наконец, к ее удивлению, ему это удалось, и послышался булькающий звук. Потом фырканье. А потом фонтан из рома окатил Олесины колени, стоявшие на песке. Не выдержав, она громко расхохоталась под аккомпанемент откашливающегося приятеля.
– Ну ты и алкаш! – смеялась она, поливая песок ромом.
– Я еще и наркоман,– заверило ее легкомысленное дитя. – Закурим?
– А у тебя есть? – Олеся сделала большие глаза.
– Здесь у всех есть, – уверил ее Алекс и протянул ей мятую сигаретку.
Олеся прикурила и затянулась. Потом с непривычки закашлялась.
– Сейчас вставит, погоди, – пообещал Алекс, принимая эстафетную палочку.
В ушах Олеси шумел океан, и пальмы шуршали своим птичьим оперением. Она вдохнула вонючий дым еще раза два, но кайфа все не было.
– На меня не действует, – выдала она.
– Погоди, ты знаешь анекдот про зайца?
– Про зайца? А кто это? – не поняла Олеся.
– Не знаю кто, это не важно. Так вот, слушай: идет как-то заяц… Стой, прекрати ржать, я еще ничего смешного не сказал.
– Я не знаю, это так клево: идет заяц. Как это он идет? Разве зайцы ходят? – задыхалась Олеся от счастья. Рядом, скрутившись пополам, ей вторил рассказчик.
Прошло не менее вечности, прежде чем они смогли перестать смеяться и мокрые от рома и соленых морских брызг уселись на песок. Над ними сияли огромные алмазные звезды. Целая россыпь звезд, без конца и края. Отражаясь в море, неповторимые по своему размеру и цвету, они составляли целое мироздание.
Алекс откинул голову Олесе на колени. Она почувствовала его мягкие волосы.
«Совсем как детские», – мелькнуло у нее в голове. Вспомнился Ванька, но как-то мельком, быстро, без обычной тревоги.
– Смотри!
Олеся проследила взглядом за тем, куда указывала его рука.
– Видишь вон ту звезду? Вообще-то их там три, но одна, самая большая – голубая. Видишь? Она называется Цецилия. А вон та, рядом, Святая Затраха. А между ними Пчеловоз. Все вместе Пояс Верности.
– Сам ты пчеловоз. Это Пояс Ориона, – смеясь, Олеся щелкнула его по носу.
– Я и говорю: пояс верности Ориона.
– Ориону, похоже, не светит, – опять принялась хохотать Олеся.
– А говоришь, не забирает.
Они допили остатки остро пахнущей жидкости из бутылки. Захотелось еще праздника.
– Можно пойти ко мне, у меня навалом, – предложил Алекс, дергая за ключ, висящий на его шее на веревке, – но мы, кажется, далеко. Где твой отель?
– В отеле все закрыто. Тем более я живу в бунгало.
– Супер. Идем к тебе. В мини-баре должно быть.
Они долго ковырялись в темноте, спотыкаясь о корни деревьев, натыкаясь на стволы пальм и утопая в песочных зыбях, но, ведомые лунной дорожкой, причалили наконец к спасительному полуострову Олесиного отеля.
Тяжелый деревянный настил, казалось, покачивался вместе с океаном, или это Олесю качало, а вовсе не волны, однако свет электрических фонарей порядком поубавил ощущение праздника, свежий морской бриз выветрил значительную часть рома и сигаретного дурмана из ее головы. Олеся уже начала жалеть, что пригласила нежданного гостя к себе. Ей теперь хотелось только спать. Но Алекс выглядел таким потерянным ребенком в своей мятой одежде, осунувшийся, с взлохмаченными волосами, что в Олесе проснулись материнский инстинкт и желание опекать.
