– Ты кто?!
Дед, блин, пихто, – говорю. Вот кулёма. Я от её крика чуть не оглох. Вскочили обе и… как ветром сдуло. Коты у них, ты посмотри-ка, блохастыми считаются. И говори после этого…
Василий нахмурился, замолчал. Колька покосился на него с опаской. Как-то выходило, что слушать кота интерес уже поубавился. Штука в том, что в кармане лежал полтинник, который он стянул вчера из кошелька у матери… Вдруг знает? Пацан примирительно спросил:
– Ну, чего ты всё ругаешься да ругаешься? – при этом нащупал и покрепче сжал в кулаке монету, – авось, не догадается.
Но кот, ни с того, ни с сего, взъерепенился так, что воробьи разлетелись:
– Ругаюсь?! Я ругаюсь? А ты чего расселся-то? Уши развесил. Вон, вы с охламонами футбол гоняли вчера – окно на первом этаже кто грохнул? Я что ли? А псу соседскому – уж как собак ненавижу, а и то жалко! – какого чёрта к хвосту консервные банки привязали? Серёжка – подлец! – шину у мопеда дяди Фединого – дворник он конечно никакой, но тоже человек – ножиком изрезал? Изрезал. А ты говоришь «чего недовольный». Душа болит. Да что толку? Вам говори, не говори, как об стенку горох.
Колька засобирался и хотел уж было прощаться.
– А ты, мил друг, уроки сделал? – вдруг грозно спросил Вася и янтарным глазом окинул парнишку с головы до пят. – Небось, и не начинал ещё? Мотаешься во дворе, а делом заняться лень?!
Колька опешил, растерянно помотал головой и встал.
– Да я это… сегодня мало задали.
– Но задали же, – кот глядел строго, как математичка. – Так нечего сопли жевать. Я тебе всё рассказал?
– Вроде, да… – промямлил Колька.
– Тогда выполняй уговор, шуруй домой и быстро садись за уроки.
Парень раздумывать не стал. Денёк сегодня и так не сахар. Утром от матери влетело, в школе классная отругала, да ещё в кармане, как назло, полтинник ворованный. А этот, не гляди, что кот, всё пронюхает. Не был бы говорящий – дал бы пинка. Нельзя – нажалуется. Потом греха не оберёшься.
Колька буркнул:
– Пока, – и бочком-бочком двинулся к подъезду.
Но в спину всё-таки прилетело:
– И деньги матери верни!
«Разговорил на свою голову» – поморщился пацан и ускорил шаг.
Василий проводил его хитрым взглядом, добродушно выругался про себя: «Обормот!» – и, с наслаждением растянувшись на солнышке, прошептал:
«Ну их, эти разговоры. Достали».
Записано со слов кота: Игорь Шляпка.
Проверил, записано верно: кот Василий.
Веня разволновался и начал кусать губы. Он всегда волновался в разгаре дискуссии. И, оглядывая семерых присутствующих, нервно тёр ладони.
– Как?! Как мы выведем твои чёртовы полки на сцену? – кричал ему тощий небритый Оборов, потрясая в воздухе растопыренной пятернёй, – Там же места нет.
– Места нет в вашем захудалом воображении, Иван Петрович! – ещё больше распалялся Вениамин, доводя голос до крикливой ноты. – Дайте зрителю волю. Волю дайте его фантазии. Мы нарисуем панораму, в конце концов. Я видел такую. Я знаю. На фоне неба, затуманенного дымом пушечных выстрелов, кавалерия помчится с шашками наголо крошить неприятеля, а…
Оборов прервал его сухо и резко, будто выстрелил дуплетом:
– А нарисует кто? И чем? Уймись, Наполеон.
Мысль Вени застряла у него во рту. И правда, будто раненый, он безвольно опустил руки, почти упал на стул и съёжился, затаив обиду.
– Отставить панику! – голос Рыжего нарушил тишину.
Вытаращив вперёд огненно-рыжую бороду, режиссёр насмешливо оглядел публику и задержал взгляд на щуплом Костицыне по прозвищу Кнопка.
