Не щадя себя и своих врагов - страница 22

…Когда политрук Пронькин прочитал эти слова в моем заявлении (разумеется, без ссылки на источник), он снял фуражку, почесал затылок и сказал:

– Красиво! Ребята написали о том же, только попроще. А в общем- то, правильно…

Спустя три месяца нас приняли в партию.

За двадцать с лишним лет Советской власти выросло совершенно новое поколение молодых людей, до конца преданных делу социализма. Святая святых этого поколения был девиз: без колебания, если нужно, пожертвовать жизнью ради счастья и свободы своего народа. А если кто-то и чувствовал минутную слабость, то умел ее подавить, собрать в кулак свою волю, и мы не замечали этой слабости. Мужество и отвага опытных разведчиков вдохновляли «новичков», вселяли в них уверенность, и смелыми разведчиками становились даже те, кто побаивался неба и не доверял грозному оружию – сложному по тем временам двухмоторному скоростному бомбардировщику.

Из безусых молоденьких сержантов и лейтенантов вырастали бесстрашные авиаторы. Так в нашем полку «закалялась сталь». В авиации, как всюду в армии, действовали воинские уставы, жизнь определялась строгой дисциплиной. Однако воспитание молодых авиаторов строилось чаще на доверии и уважении и гораздо реже на неизбежных выговорах за допущенные проступки.

Я перебираю сейчас в памяти все нашумевшие полковые ЧП и вспомнил лишь один случай, который закончился самым суровым наказанием – штрафной ротой. Впрочем, и это чрезвычайное происшествие с человеком случилось не в воздухе, во время разведки, а на земле и в очень обыденной обстановке.

Стрелок-радист нашей эскадрильи здорово повздорил с начпродом авиагарнизона, решил доказать ему «правду-матку» кулаками. Короче, стрелок-сержант ударил офицера. ЧП случилось на полевом аэродроме, отрезанном от баз снабжения в суровую зиму 42-го года, когда были перебои с доставкой продовольствия. Трудно приходилось летчикам, которые и в нормальной обстановке, при хорошем питании жаловались на отсутствие аппетита – так изматывались во время высотного полета с кислородной маской. Дело дошло до того, что даже летному составу стали давать в столовой только манную кашу, приготовленную на воде. Отвечал за это не кто иной, как начпрод. Рачительностью он не отличался, зато был нечист на руку. Это стало известно в гарнизоне.

Но самосуд есть самосуд. Стрелка-радиста за это сурово наказали. Его отправили на передовую в штрафной батальон. Через месяц он вернулся и браво мне рассказывал:

– Выпустили из меня фашисты дурную кровь! И вот я снова среди вас.

В первой же атаке Николая ранило, но, к счастью, не сильно. Через неделю он вышел из санбата бодрым и здоровым. Он смыл кровью свой проступок и мог продолжать служить в полку воздушных разведчиков.

– Хочу бить гадов лицом к лицу! – говорил Николай. – Подал начальству рапорт с просьбой перевести меня в пехоту. Как думаешь, отпустят?

Стрелка-радиста отпустили, как и фотоспециалиста Петра Волошина. Тот тоже подал рапорт о переводе его в авиадесантные войска. За Волошиным, однако, не числилось никаких провинностей. Он слыл скромным и тихим парнем. Мы и не подозревали, что он навещал десантников и встретил там друзей.

А с Володей Майстровым я крепко подружился. Часто вспоминали нелегкую технарскую службу в полку разведчиков и первое знакомство в Ленинградском авиаучилище. Там мы жили в казарме, уставленной двухъярусными койками. Майстров устроился внизу, я на наверху.