Наступила тишина. Какое-то время проректор молчала, собираясь с мыслями. Этот абитуриент раздражал ее несказанно, но попасть в историю в озвученном парнем контексте ей совсем не хотелось. «А вдруг он и впрямь гениальный вокалист? – подумала женщина. – Пусть его завалит на экзамене кто-нибудь другой, ведь все в приемной комиссии получили от ректора инструкции по поводу инвалидов-тотальников».
Как ни странно, но два следующих тура Котельников прошел успешно. Остался самый главный – прослушивание, за который он почти не волновался, но, придя на экзамен по вокалу, вдруг выяснил, что его нет в списках. Нет и все! И никто не знает – почему.
Любой другой на его месте поставил бы на своей мечте жирный крест. Но это другой, а Иван, руководствующийся в своей жизни принципом: «Судьбу надо обломать, а не сгибаться под ее тяжестью», отправляется в концертный зал, пристраивается за кулисами и слушает, как поют его коллеги-абитуриенты, запоминая по звуку их шагов, где находится микрофон и рояль. Когда последний абитуриент был прослушан, Котельников уверенным шагом направляется к аккомпаниатору, ставит ему на пюпитр свои ноты, идет к микрофону и произносит: «А сейчас буду петь я!»
Комиссия впадает в ступор, но подняться и ринуться к выходу никто не решается. Ваня начинает петь свою программу: романс Чайковского, каватину Алеко Рахманинова, элегию Массне, народные песни, а в голове его вертится лишь одна мысль: «Хоть бы меня не остановили. Если остановят, это – провал».
Растерявшиеся педагоги переглядываются между собой, но выступления настырного абитуриента не прерывают. Иван поет и слышит, как они практически вслух обсуждают сложившуюся ситуацию: «Голос у парня шикарный, низы хорошие», «Согласен, у него – большой диапазон звонких и низких обертонов», «Поет замечательно, но брать его нельзя – хозяин запретил». Услышав это, Котельников подумал: «Что ж, хоть раз спел на сцене консерватории. Видно, уж больше не придется».
Дальше наступила пауза, показавшаяся ему вечностью. После долгих прений педагоги выставили Ване тройку: кто же попрет против ректора? Приди к ним сейчас ослепший Шаляпин, они б и ему закатили «удовлетворительно». «Нет, просто так я не сдамся», – решил парень, направляясь к ректору. В кармане у него был подаренный матерью диктофон, на который он записал, как собственную программу, так и выступления своих коллег-абитуриентов, получивших «хорошо» и «отлично». Юноша вовсе не собирался никуда жаловаться, он сделал запись для мамы и Майи Владимировны, чтобы доказать им: он не опозорился, не подвел их – его просто завалили. «Неужели Сивцова зря меня так натаскивала? Неужели мама зря несколько раз приходила со мной в консерваторию, чтобы составить подробный план всех помещений учебного заведения с надписями кабинетов и номерами аудиторий с учетом длины моего шага? Неужели я и впрямь пойду работать на фабрику картонажником или сборщиком электроарматуры после стольких лет занятия музыкой?», – стучало у него в мозгу, пока он спускался вниз по лестнице, к кабинету ректора.
Пускать Ивана к шефу секретарша не хотела категорически, но потянувшийся за носовым платком парень нечаянно нажал на кнопку своего диктофона и на всю приемную из его кармана прозвучало: «Хороший парень, поет замечательно, но брать его нельзя – хозяин запретил». Женщина, как ужаленная, вскочила на ноги и, цокая подбитыми металлом каблуками, кинулась к ректору. Спустя минуту она процокала обратно и, стараясь скрыть свое раздражение, пригласила Котельникова в кабинет.
