И все же смириться со слепотой ребенка женщина никак не могла. Она чувствовала себя виноватой в том, что с ним произошло, и все время задавала себе вопрос: «За что мне это наказание? Что в своей жизни я сделала неправильно?» Ольга все время ждала чуда. Ей казалось, что, проснувшись однажды утром, она поймает направленный на нее, осмысленный, взгляд Вани, но этого не происходило.
Котельникова очень уставала. Растить в одиночку инвалида первой группы было предельно трудно. В ясли его не брали, специализированного садика в Проскуринске не было. Ее мама однажды приехала к ним из своих Лисичек, посмотрела на внука, покачала головой, поцокала языком и изрекла: «Видно, Олюшка, нагрешили чем-то наши предки, раз господь послал нам испытание – инвалидов выхаживать. Проклял кто-то всю нашу женскую линию: прабабка твоя, Бреслава, родила сына глухонемого, бабка Ядвига, почитай, всю жизнь прожила с безногим дедом Юрасем, я папу твоего парализованного даглядаю, ты – сына слепого. Это – наш родовой крест». Сказала и на следующий день уехала обратно. Хорошо хоть домашних продуктов привезла: мяса, яиц, грибов, сыра, меда, клюквы в сахаре.
Заходили пару раз коллеги из школы, приносили деньги от профсоюза, костюмчик и игрушки для Ивана. Они смотрели на Ольгу с такой жалостью, а на Ваню – с таким ужасом, что Котельникова от неловкости готова была провалиться на первый этаж. Нет, в подвал, а то и вообще – сквозь землю.
Что же касается Олега, то вначале он, и в самом деле, раз в три месяца являлся на побывку домой. Позже перешел на график – раз в полгода. А потом заявил супруге, что неразумно всю жизнь платить за съемную жилплощадь ее хозяину. Пора собирать на собственную кооперативную квартиру, пока еще есть здоровье. А то ведь на севере такие условия для жизни, что не сегодня-завтра инвалидом станешь. И что тогда? Уж лучше он не будет тратить деньги на перелеты домой и летние поездки с семьей на море, а загрузится работой по самое «не могу», и через пару лет они уже будут жить в собственной квартире.
Ольга не роптала. Во-первых, в словах мужа был свой резон, а, во-вторых, они с Иваном уже привыкли жить без Олега, который в свои приезды чувствовал себя с сыном как-то… неловко, чтоб не сказать отчужденно. Он привозил ему подарки, ходил с ним в зоосад, парк аттракционов, в кафе на мороженое, ездил с ними на турбазы, но Ольга чувствовала: стараясь быть хорошим отцом и мужем, Олег делал над собой усилие, оживляясь лишь за день до своего отлета на вахту. Все остальное время он был понурым, раздраженным, нервным. Секса с женой он не хотел, ссылаясь на вечную усталость. Даже пошлую частушку ей исполнил, чтоб не приставала со своими ласками:
Уезжал на Север я
С чемоданом кожаным,
А вернулся восвояси
С хреном отмороженным.
Успехи Ваньки его не радовали. Он воспринимал их, как должное, – «пацан – слепец, а не дебил». Олег не играл с сыном, не целовал его, не катал на плечах, не подбрасывал до потолка, как делают другие отцы со своими детьми. Он просто терпел их с Ольгой, как посланное сверху наказание.
«А ты, девка, как думала? Мужик молодой, интересный, при деньгах, годами живет вдали от тебя. Конечно, у него на северах, кто-то есть, – „успокоила“ Котельникову соседка баба Лида. – Главное, что деньги переводит исправно. И на том спасибо. Вот у Райки Охлопковой из второго подъезда ДЦП-шник родился, так ейный Юрка дикий скандал устроил и тут же бросил ее с пацаном. Сейчас алименты инвалиду платит – полкопейки с белой зарплаты, устроившись на полставки лаборантом на силикатный завод. Там за него кто-то работает и деньги получает, а сам Юрка со своей новой бабой бизнесом занимаются, типа „купи-продай“. Вот так. А твой Олег, сказывала почтальонша, регулярно шлет вам с малым крупные переводы, тьху, тьху, тьху, чтоб не сглазить. Приличный мужик, стало быть, благородный».
