– Чуешь, как пахнет? – спросил вдруг Иван.
Влажный застоявшийся воздух был пропитан густым, приторно-тяжелым запахом.
– Багульник, – пояснил Иван. – Дурман тайги.
– Моль его не выносит, – сказал шкипер. – Моль, клоп – вся нечисть домашняя. Старуха моя пучки по всем углам держит, и на барже у нас – как в больнице.
Они все шли и шли, и болоту не видно было конца. Так же грузно оседала под ногами почва, так же хлюпала вода и чуть слышно позванивала жесткая осока. Шкипер убирал с дороги сухие ломкие сучья осин.
Так протопали они километра три, а потом лес расступился, и перед ними открылась заросшая осокой поляна. Воды здесь было поменьше и осока повыше, но сапоги все равно утопали по самые голенища.
– Луконина топь, – сказал шкипер. – Вот с того угла и почнем, пока не жарко. А вы, бабоньки, палите костер да варганьте косцам еду.
Еленка, Лида и молчаливая Паша пошли к опушке, а мужчины начали отбивать косы. Вздрагивающий звон поплыл над болотом.
– Ты к жалу тяни, к жалу!.. – суетливо подсказывал Михалыч Сергею. – От пяточки с наклоном да вперед, вперед, к носку…
– Ну, с богом, мужики! – торжественно сказал шкипер и широко, от плеча махнул косой.
С жестким хрустом осела под взмахом осока и, подхваченная пяткой, отлетела влево. Еще взмах – и следующая охапка пристроилась к первой, образуя начало валка.
– Пошли!.. – в восторге закричал Михалыч, взмахивая косой. – Раз!.. Раз!..
Он шел чуть согнувшись, прямо ставя ступни и приседая при каждом взмахе. Коса ходила легко, и так же легко, похрустывая, рушилась осока и ровным валком укладывалась слева от косца. Он на шаг продвигался вперед, одновременно вынося косу, и с каждым махом рос валок, а по голой, начисто выбритой топи потянулись две параллельные полосы пробороненной ступнями почвы. Полосы эти быстро наполнялись водой.
Иван и Вася тоже начали косить. Движения их были плавны и свободны, и со стороны казалось, что труд этот прост.
«Подведу я их, – подумал Сергей, примериваясь для первого маха. – Широко шагают, черти…»
Он с силой полоснул косой и обрадовался, когда осока покорно легла, срезанная остро отточенным лезвием. Шагнул, полоснул снова – и снова она рухнула, устилая путь. Ему пришлось подбирать ее полотном косы и оттаскивать в сторону, но он не останавливался, а шел и шел вперед.
– Хорошо!.. – крикнул Михалыч. – Ах, хорошо!..
– Погоди, не то к вечеру запоешь! – отозвался Вася.
– Знаем мы эти песенки, Вася! Певали!.. – Михалыч воткнул держак в болото, торопясь, стащил с себя сырой ватник.
Шкипер уже заново отбивал косу. Иван остановился тоже, вытер полотно пучком осоки, проверил пальцем.
– Наждак, а не осока.
– Осока добрая, – сказал шкипер. – До кустов дойдем – перекурим. Так, мужики?
Никто не отозвался. Косцы неторопливо двигались вперед, и осока с размеренным хрустом укладывалась в ровные, строгие валки.
Шкипер первым дошел до кустов, отбил полотно, не торопясь вернулся по прокосу назад, к началу. За ним по одному вернулись остальные; только Сергей еще топтался где-то в середине, и извилистые рельсы его пути были густо усыпаны осокой. Косцы закурили из Васиной пачки, а Михалыч прошел к Сергею. Постоял сзади, посмотрел, тронул за плечо.
– Погоди, парень, погоди. Тужишься ты, косу таскаешь – не надо. Ты свободней держи. И пяточку к земле клони, пяточку самую. Она тебе травку и подберет, и в валок снесет. Гляди.
Он оттеснил чуть задохнувшегося Сергея, сделал несколько махов, не переставая поучать:
