«Надо быстрей! Надо быстрей!»
А может это совсем не сердце, а шепот Колдуна?
«Надо быстрей!»
Цель уже рядом. Штурмуем летнюю кухню.
Кто был интересно этот человек, который устроил летнюю кухню в противоположном от дома конце участка? А может это раньше был сарай, а потом….
Да-да. Совсем не время отвлекаться на посторонние мысли. Нужно быть здесь и сейчас!
Перепрыгиваем по очереди через размазанную по тропинке тушку кота и стараясь максимально далеко обойти дергающиеся в конвульсиях, торчащие из зарослей, девичьи ноги. Такие же тощие и чересчур загорелые ноги были у одной бабушкиной соседки в детстве. Но не о том опять мысли, ох, не о том.
Бабушка, сеновал, отец, деревня, гусь. Гусь больно щипает меня за руку и я словно просыпаюсь. В дверях стоит бабка. Она грузная, опухшая, неопрятная, в засаленном драном халате. В очках с одной дужкой и разных тапках. Чем-то она даже смахивает на Колдуна, но только годков на двадцать постарше. У неё такие же свисающие дряблые щеки. Такие же огромные жабьи губищи и неимоверно толстые руки. Уперев их в такие же безразмерные бока она стоит спокойно, монументально и внушительно.
То ли от этого её спокойствия, то ли от того, что снова что-то сбоит в колдуновских сборах мы как будто замедляемся.
Штурм захлёбывается.
Хотя какой это штурм? Еле ноги передвигаем. Но пыжимся изо всех сил. А тут она ещё и вскидывает руку нам на встречу и что-то кричит. Я не слышу вообще ничего, вижу только краешком глаза, как шлёпают жабьи губы и желтые пеньки зубов в черной пасти. Скорее всего, то что вырывается изнутри неё – это приказ остановиться. Потому, что почти уже добежавший до бабки Шайтан, останавливается как вкопанный. Другой рукой бабка швыряет в нашу сторону какую то пыль.
Я вижу как во время броска, от резкого движения безобразно трясутся её морщинистые щёки и обвисшая кожа огромных рук, и как при этом волшебно всеми возможными цветами блестит пыль брошенная в нас. Бурят уклоняется и сразу же начинает дико кашлять, Шайтан хватается за горло и дико зашипев валится на бок.
«Пора» – слышу я мягкий тёплый голос под правым ухом. Он одновременно и толкает меня вверх и заставляет сжиматься вниз. Я чувствую, что я скручен как пружина.
Да, я пружина. Моя функция именно в этом. Разжаться в нужный момент, по условному «пора». И пока сверкающее и чудесное облачко пыли не дошло до меня, я распрямляюсь и швыряю нож. С неимоверной силой и скоростью он летит в бабку, так и застывшую с вытянутой в нашу сторону рукой.
Я вкладываю в свой бросок всю силу, которая у меня есть. Это тяжело.
Это как вырвать закрытую дверь горящей машины.
Это как порвать заклинивший ремень безопасности.
Это как удержать падающий в пропасть грузовик.
Это как пружина распрямляется внутри расплавленного металла. В последний раз. По мере распрямления, сгорая сама.
Суставы вылетают из пазов, мышцы и сухожилия рвутся. Рука по частям устремляется за ножом, но вот непослушные уже и как будто чужие пальцы отпускают рукоять и нож улетает. Медленно вращаясь он пролетает сквозь пылевое облако.
Некоторое время мы стоим как двое тянущихся друг к другу влюбленных на той знаменитой картине. Но это, наверное, только со стороны так кажется. Я хоть и не вижу своего лица, но наверняка оно так же перекошено, как и у неё. Вряд ли, конечно, мои щёки и спутанные волосы непонятного цвета, так же подались вперёд, но наверняка одухотворенного в моём лице тоже мало.
