Читать онлайн Николай Колесников - Не сущие стены
© Николай Сергеевич Колесников, 2020
ISBN 978-5-4498-7857-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я смотрю на яркую тропическую бабочку и не верю своим глазам. Её не должно, и не может здесь быть. Но я вижу бабочку так же ясно, как и всё остальное вокруг. Как линии и мозоли на своих руках.
Нельзя. Нельзя верить глазам.
Я зажмуриваю их и открываю снова.
Бабочка никуда не делась. Она продолжает сидеть на камне, иногда помахивая крыльями. Наверное зябнет.
Чтобы убедиться в её нереальности я смотрю поочерёдно то на бабочку, то на серое небо, то камни и снег вокруг. Всё остаётся на своих местах. До тех пор, пока бабочка не перелетает на камень поближе ко мне.
Я пытаюсь вспомнить, что я читал об изменённых психофизических состояниях человека в экстремальных условиях, но в голову упорно лезет только окровавленная тропинка, тянущаяся от места авиакатастрофы.
Сколько мы уже ползём? Два дня? Три?
Оборачиваюсь, чтобы спросить у служителя видит ли он бабочку, а заодно и посмотреть как он там. Но по немигающему взгляду, устремленному прямо туда, где за облачной пеленой проглядывает контур солнца, становится понятно, что он сейчас видит вещи гораздо более приятные, чем тропическая бабочка посреди заснеженных гор.
Стараясь надолго не сводить глаз с бабочки на камне, я поднимаюсь и подхожу к нему.
Он счастлив.
По крайней мере с таким выражением лица служитель отошел в мир иной. Неизвестно для чего я упорно пытаюсь вспомнить хоть какую-нибудь молитву. Но вместо этого в голову, как назло, лезет всякая пакость.
Этот пустой взгляд, устремлённый в вечность, нельзя перепутать ни с чем. Чтобы окончательно удостовериться я присаживаюсь, и не сводя глаз с бабочки пытаюсь прощупать у служителя пульс.
Пульса нет.
Зря я тащил его всё это время на себе. Сколько там мы ползли? Два дня? Три?
Кажется это я уже пытался вспомнить.
Не важно!
Важно, то что я не мог его бросить там. Нас ведь всего двое оставалось в живых.
Он и я.
И наверное он даже просил оставить его и не тащить. Чувствовал, что с раздробленными ногами ему долго не протянуть. Но я не слышал его. Ничего не слышал кроме этой невероятной пустоты, в которой где-то далеко-далеко летит ракета.
Иногда он пел или молился. Красиво наверное пел. Или молился. Все служители красиво поют. Я не слышал как он поёт, но чувствовал, как ритмично вздымается его грудная клетка.
Жаль его. Ну, пусть земля ему будет пухом.
Бабочка перелетает с камня на камень, и я порхаю за ней. После того как ты кого-то тащишь два дня, а потом бросаешь – ощущение невероятной лёгкости.
Н0—0ль
Уверенные шаги смолкают внезапно, прямо перед дверью. Обычной тонкой дешёвой дверью из двух картонок оклеенных под дерево, со звенящей пустотой между ними. Если кто-то с той стороны поднимает сейчас оружие, то эта дверь не сможет задержать ни одной пули. А так, действительно, идеальное место для убийства. Длинный, как продолжение коридора кабинет с обеих сторон уставленный стеллажами, с маленьким зарешеченным окошком напротив двери. Из-за высоченных потолков стеллажей, тянущихся от двери до окна комнаты, кажется, что в кабинете совсем нет места.
Почти так и есть. Здесь помещаются только три крохотных стола с настольными лампами, несколько стульев, на которых навалены папки с бумагами и, притаившийся в тени одного из стеллажей, хозяин кабинета. Шаги за дверью застают его с раскрытой папкой в руках. Он отвлекается от содержимого бумаг и, затаив дыхание, глядит на дверь.
Проходит три мучительно долгих секунды прежде чем раздаётся стук.
Хозяин кабинета захлопывает папку, тем самым надеясь прогнать навязчивое и липкое не то предчувствие, не то ощущение. И, вроде даже как облегчённо вздохнув, говорит:
– Войдите!
Стоящему за дверью приглашение войти слышится как будто изнутри его прокаркали. Хозяин кабинета действительно смахивает на очень осторожную и чрезвычайно умную птицу. Голос у него ломкий, и совершенно сухой. Как будто осень и последние высохшие листья на деревьях ждут дуновения ветра, чтобы они смогли наконец опасть.
Дверь распахивается и в кабинет входит гигант. По-другому этого человека описать трудно. Он очень высокого роста, широк в плечах и дверная ручка в его огромной пятерне кажется просто игрушечной. Дверной проем для него тоже мал и, чтобы войти, ему приходится основательно пригнуться и почти протиснуться боком. Становится ещё сумрачнее, как будто вошедший заслонил собой весь свет, или забрал всё пространство кабинета. Но свет идёт от окна, а в кабинете и без него было тесно. В полумраке ярко и неуместно жизнерадостно светятся новые погоны и шевроны вошедшего, и тускло холодно равнодушным светом светятся усталые глаза хозяина кабинета, по-прежнему притаившегося в тени стеллажей. Оба мужчины несколько секунд смотрят сначала друг на друга, потом одновременно переводят взгляды на пистолеты, лежащие поверх документов, на одном из столов.
Один пистолет в кобуре, другой без. Оба лежат стволами к двери. Оба они выглядят здесь совершенно несуразно. Маленький и серебристый револьвер органичнее бы смотрелся бы в сумочке престарелой, но воинственной бабули, чем в кабинете начальника отдела по особенным делам. Второй пистолет квадратный с длинным тонким дулом уместнее смотрелся бы в деревянной кобуре на боку революционера прошлого века, или в руке матроса, опоясанного пулемётными лентами.
Вошедший откашливается и первым, подняв усталые глаза от оружия, спрашивает, кажется даже, что немного виновато:
– Всё-таки уходишь, Абдулла?
Высокий, (не такой конечно, как вошедший, но всё же достаточно высокий), худой, лысый как колено, морщинистый как высохший баклажан, Абдулла вместо ответа устало моргает равнодушными глазами.
– А ведь я, – говорит вошедший и отводит глаза. – честно признаться, никогда особо не верил во все эти твои бредни. А оно, видишь, как вышло. Торжествуешь наверное?
И если до этого он говорил мягко, то вопрос звучит резко как выстрел охотника в тишине болот. Абдулла равнодушно пожимает плечами и в кабинете снова скрипит его вороний голос:
– Неуместно это сейчас. Да и о чём торжествовать? О том, что слишком многие умерли, а я оказался прав? Пффф….
Абдулла поднимает со стула папку и ставит её в стеллаж. Всё. Места в нём больше нет.
Абдулла отряхивает руки стуча ладонью о ладонь, но на столе и на стульях и даже кое-где на полу лежат ещё папки с бумагами.
– Не будешь разве сдавать дело в архив? – спрашивает великан, вместе с Абдуллой оглядывая комнату.
– Оно ещё не закрыто. – снова пожимает плечами Абдулла. Говорит он совершенно равнодушно, как будто о постройке сарая или о пекущемся пироге.
– Но разве… – начинает было вошедший и его сверкающие шевроны начинают прыгать, пока он активно жестикулирует, пытаясь описать руками масштаб дела и при этом не задеть ничего в кабинете… – Это вот всё! Вот эти вот все материалы, разве не дают нам понимания и возможности…
– Не дают! – обрывает его Абдулла.
Сейчас он ещё больше похож на нахохлившегося ворона. Ссутулился, руки засунул в карманы, локти оттопырил как крылья. Того и гляди вспорхнёт. Но он не вспархивает, а только наклонив по птичьи голову, снизу исподлобья глядит на великана и хрипло каркает:
– Столько людей погибло, ещё больше погибнет, а мы так ничего и не узнали. И уже тем более… – говорит он предваряя немой вопрос великана, – ничего не сможем сделать.
– Ты что сдался, Абдулла? – прищурившись тихо спрашивает великан.
В ответ Абдулла хохочет. Больше всего это похоже на кашель человека полощущего горло. Он продолжает держать руки в карманах и размахивать локтями как крыльями.
– Сдался? – Переспрашивает он отсмеявшись, и обойдя один из столов, подходит к великану вплотную. – Знаешь как мы сейчас выглядим? Ну как выглядит вот это вот всё что происходит?
Великан молча глядит на него, понимая, что вопрос риторический.
– Мы как дерево во время наводнения. – говорит Абдулла и как будто становится немножко выше.
– Что это значит?
– Это потоп, генерал! Такой про, которые пишут в священных книгах и без устали твердят служители. Или в эти бредни ты тоже не веришь? Этот потоп значит то, что тебе невероятно повезло. Смотри: воры, мошенники, убийцы, насильники, грабители, сумасшедшие, доносчики, взяточники, казнокрады, соблазнители, экстремисты, оборотни в погонах, пьяницы, наркоманы, дебоширы, сутенёры и сводники, гадалки, бездомные. Их больше нет! Всё! И ещё долгое время не будет. Кто-то за нас. – Абдулла обводит руками комнату, заваленную бумагами. – постарался и всё почистил. Убрал помехи в работе следствия и оперативных служб. Дал передышку. Списал в архив почти все дела. Закрыл глухари, и представляет вам возможность начать всё с чистого листа. Смотрите теперь не профукайте свой шанс, генерал!
Они оба невероятно легко переходят с ты на вы и обратно. Как люди очень давно знакомые и крепко дружившие, потом потерявшиеся, а теперь вдруг снова встретившиеся, но уже в совсем другом статусе.
– Мне звонят из центра. Им нужны виновные. – сурово насупившись говорит генерал
– Делайте что нужно делать, а не то что приказывают из центра, генерал. Сейчас надо строить новую систему. Виновных искать бесполезно.
Абдулла не хочет спорить. Он говорит устало, как родитель в сотый раз объясняющий непонятливому ребенку почему он не будет покупать ему игрушку.
– Как это бесполезно? Ты же сказал, что дело не закрыто.
– Оно не закрыто потому, что мы ничего о нём не знаем. Все эти бумажки, только констатация свершившихся фактов, да и то скорее всего не всех. Мы не знаем ни что будет дальше, ни настоящих мотивов всего этого дела, ни его участников. Хотя с участниками проще – их больше нет.
– Такое ощущение, что ты покрываешь их, Абдулла!
– Ты ведь никогда не верил моим бредням, да?
Генерал отрицательно мотает головой.
– Они запустили этот процесс ценой собственной жизни.
– Как это?
Абдулла и великан-генерал долго смотрят молча друг на друга. Наконец Абдулла достаёт руку из кармана и чешет ей нос. Потом он набирает в грудь воздуха и продолжая глядеть своему оппоненту в глаза начинает читать по памяти:
– Первым глубокий вдох на рассвете делает тот, кто желает миру добра…
Видя, что его слова никак не отражаются на лице генерала, он усмехается и меняет тон на обычный презрительно-насмешливый:
– На вот почитай на досуге. – и сунув руку в карман плаща достаёт оттуда основательно потёртый блокнот, размером в четверть большого листа, в черной обложке из искусственной кожи.
– Что это?
– Откровения Сан-Себастьяна. Бредни почище моих. Но может ты разберёшь свежим взглядом, то чего не увидел я.
– Тот самый Сан-Себастьян, который…? – спрашивает генерал и не закончив предложение берёт из рук Абдуллы книжку, открывает её на середине и начинает перелистывать страницы исписанные каракулями.
Абдулла усмехается и отходит к столу. Пока великан возится с книгой он собирает фотографии. Молодой Абдулла с женщиной, детьми и собакой, Абдулла чуть постарше с собакой, Совсем сморщенный Абдулла с другой женщиной и другой собакой. Совсем молодой Абдулла в кругу мужчин с оружием. Среди мужчин присутствует и великан. Он молодой, улыбающийся с залихватским чубом и с автоматом в каждой руке.
Сам же великан, постаревший, сильно поседевший и невероятно серьезный, вертит блокнот, переворачивая его вверх ногами и обратно. Перелистывая страницы он мрачнеет с каждой секундой.