– Господин Шах, я ничего не сделала… Я ничего не видела и не слышала, клянусь!
– Ясмин, отпусти женщину и иди наверх. Не надо пугать человека.
– Надо выполнять свои обязанности, а не шастать по дому, – бросив внимательный взгляд на няню, я устремляюсь к лестнице.
За спиной громыхает бутылка и бокал – это Эльман наливает алкоголь и пьет его рекой. Чуть позже я слышу звук, как хрусталь разбивается об стену, и почти перехожу на бег.
Мы с дочерью заняли гостевую комнату, к этому моменту отсюда убрали многочисленные коробки и поставили кроватку для Юны. Кроватка была важным для меня критерием, потому что я не хотела приучать дочь спать вместе с нами, а даже после одной такой ночи мне было бы трудно вернуть привычный распорядок дня у нас в Лондоне.
Дочь быстро засыпает, стоит только положить ее в кроватку. Я считала, что мое воспитание верное и четко следовала заведенным правилам, даже если дочь болела или капризничала, поэтому я никогда не слушала других людей и их непрошеные советы.
– Спи, все будет хорошо, – обещаю дочери. – Скоро мы вернемся в Лондон, а твой папа останется здесь, с другой…
Прикусываю себе язык и изнеможенно опускаюсь на двуспальную широкую кровать. День был долгим, и я чувствую, как усталость валит меня с ног, но лечь в кровать и уснуть было очень страшно.
Где-то на втором этаже раздаются шаги. Это Эльман, я сразу узнаю его шаги. Они стучат по паркету в такт моему сердцу – оно сначала замирает перед каждым шагом, а затем врезается в ребра с бешеной силой. Прижав одну руку к груди, в другом кулаке я сминаю простынь.
Эльман уже наговорил мне столько гадостей, что оставаться здесь не было ни малейшего желания, но в то же время я хотела, чтобы он зашел. Боялась и хотела.
Камаль был прав, когда ревновал меня к нему, и повод у него был.
Совсем рядом хлопает дверь, и я вздрагиваю. Он ушел к себе. В его спальне мы не успели как следует убраться, и возможно ему не понравится детский бардак. Еще я рылась в его вещах и порвала записку.
Вспомнив про записку, меня прошибает пот. Узел напряжения достигает своего пика, и я резко подскакиваю с места. В этот момент раздается вибрация на сотовом – это звонил Камаль.
– Камаль?
– Ясь… – в трубке раздается тяжелый выдох. Я напрягаюсь.
– Камаль, что-то случилось?
Когда он не отвечает, мои нервы не выдерживают. Я обхватываю горло холодной рукой и, не в состоянии найти себе место, начинаю ходить из угла в угол.
– Не молчи, Камаль, у меня нет никаких сил.
– Нашего дома в Бирмингеме больше нет. Его сожгли.
– Что?.. Там же мои картины, детские фотографии Юны! Там вся моя жизнь!
– Ясь, там ничего не осталось. Пожар пытались потушить. Сгорело все.
Было слышно, как тяжело Камалю.
Я опустилась на пол прямо посреди комнаты. Я не считала наш дом в Бирмингеме своим домом, но там выросла Юна, и все же он был ценен для меня.
– Для нас подготовят другой дом, который я выкупил несколько лет назад в качестве склада. Это займет время.
– Сколько?
– Задержимся в Волгограде еще ненадолго. К этому времени найдут поджигателя.
– Они знали, что дома никого нет?
– Не знаю, – процедил Камаль. – Надо переждать. Я найду квартиру в Волгограде, мы съедем завтра.
– Хорошо…
– Ясь, ты как?
– Плохо. А что с тобой?
– Все в норме, я скоро приеду к тебе.
– Это из-за оружия? Кто-то ищет оружие, которого у тебя теперь навалом?! – обвиняю Камаля во всех грехах.
– Ясь…
Бросив трубку, опускаю руки вдоль тела.
