– Почему ты не поехал обратно на вечер Мурада?
– Я же сказал, что мне плевать на его карьеру.
– Ясно…
Я пытаюсь сгладить острые углы и хотя бы как-нибудь отвлечь Эльмана от Юны, чтобы он не рассматривал ее так жадно, так скрупулезно – так, словно подозревал ее в чем-то своем.
Ухватившись за дверной косяк, я чувствую максимальную безысходность и беззащитность. А еще нежность и мечтания, полные надежд и чего-то еще – необъяснимого и тайного. Мечтания, полные болючей тоски. Да, точно тоски…
Мое сердце готово было разорваться – от нежности и пронизывающего страха одновременно, когда Юна подходит к отцу слишком близко и хватается за его ладонь, лялякая и пытаясь рассказать ему о чем-то, но увы – ее язык никто не понимает.
Эльман стискивает челюсти, испытывая какие-то свои, ведомые лишь ему одному чувства, но не от моего присутствия, а от того, что Юна неожиданно сжимает двумя ладошками его большой палец на руке.
– Юна… – выдыхаю.
Не выдержав, я решаю положить этому конец.
Я опускаюсь перед ней на колени и хватаю запястье Эльмана, с силой отводя его в сторону. Я нарочно отцепляю от него ладошки Юны, а в ответ ловлю полыхающий взгляд Эльмана на себе.
– Что смотришь? Не трогай ее. Не надо. Она дочь шлюхи, ты забыл?!
– Не забыл, – шелестит в ответ.
Я утыкаюсь носом в ее кудряшки, но вместо запаха дочери ощущаю запах Эльмана. На ней абсолютно везде был его запах.
Поцеловав дочь в висок, я улыбаюсь ей сквозь слезы, а она – мне. Юна любит обниматься, и сейчас тот момент, когда я не отказываю ей в этой ласке, потому что если откажу, то она снова потянется к Эльману. Она ко всем тянется, когда ей не хватает любви, и этот вечер не стал исключением. Убрав кудряшки с ее лица, целую каждую деталь – губы, маленький носик, карие глаза с длинными пушистыми ресницами…
Красивая она у нас вышла. Чудная. Хорошенькая. Смуглая маленькая полуитальянка.
Что ни говори, но помимо секса у нас с Эльманом получилась нереальная дочь. Прижав ее к себе, я на миг забываю о присутствии Эльмана в комнате и вспоминаю только тогда, когда Юна начинает снова тянуться к Эльману.
Этого я сделать ей, увы, не позволяю, и тогда Юна закатывает истерику.
– Ну чего тебе не хватает? – спрашиваю ее тихо. – Не надо, Юн. К нему нельзя.
– Ма-м-маа! – завизжала дочь.
– Нет, я сказала!
Схватив ее ладошки, я моментально отвожу их от Эльмана и слушаю новую порцию истерики, но все равно разворачиваю дочь совсем в другую сторону. Не переставая плакать, дочь отбегает от меня на несколько шагов и смотрит исподлобья.
Если я сказала, что нельзя, значит, нельзя.
Как бы ни было тяжело видеть ее слезы…
Эльман никак это не комментирует, только чувствую, как печет его взгляд и как плотно сжаты его челюсти. Он злится.
– И часто ты так с ней?
– Как?
– Оставляешь ее без присмотра?
Похолодев, я поднимаю подбородок. Только сейчас я понимаю, как неуместно я сижу на полу – возле его разведенных ног. Я бы поднялась, но тогда Юна снова подойдет к нему, а этого допустить я не могла – она с Эльманом и без того провела вместе слишком много времени.
