На город опускались сумерки, когда я снова вернулась в храм и села на своё излюбленное место в последнем ряду.
Зал понемногу наполнялся людьми. Слушатели рассаживались, что-то активно между собой обсуждая. Музыканты готовились к выступлению. Изредка сновали туда-сюда незнакомые мне духовные лица. Я то и дело озиралась по сторонам в поисках отца Тимофея, но его нигде не было видно.
Верхний свет постепенно притушили. Вот-вот должен был начаться концерт, и я уже успела внутренне возмутиться предстоящей перспективе слушать его в гордом одиночестве. Но тут со стороны алтаря внезапно раздался голос, который невозможно было ни с чьим перепутать:
– Бог в помощь, – звучно произнёс пастор и наспех перекрестил присутствующих. Сейчас он был в своей обычной, чёрной сутане, но всё равно не остался незамеченным. Многие люди приветствовали его стоя, кто-то из первого ряда обратился с вопросом, сути которого я издалека не разобрала. Коротко кивнув в ответ, он торопливо прошёл через зал и сел рядом со мной.
– Спасибо, что пришли, – шепнула я. – А то без вас тут как-то совсем уныло.
Он ещё раз кивнул и сохранял молчание, пока взгляды людей снова не вернулись к музыкантам. Когда прихожане, наконец, перестали сверлить его глазами, он вытащил из рукава два билета и протянул один из них мне:
– Это твой.
Я удивлённо взяла из его рук плотную карточку и пробежалась глазами по тексту. Помимо времени и названия концерта там была выбита цена.
– Но вы же сказали, что…
– Я тебя пригласил, – безапелляционно перебил он, всем своим видом давая понять, что споры и протесты неуместны.
Сначала я опешила. Потом, очнувшись, открыла было рот, чтобы выразить своё возмущение по поводу его вероломного обмана, но в это время за нашими спинами вдруг раздалось скрипучее:
– Чудны-ы дела твои, Господи!2
Вздрогнув и повернув голову, я уткнулась в рясу ещё одного священника. Седой тощий мужчина лет пятидесяти, глядя на нас сверху вниз, неодобрительно покачал своей тонкой козлиной бородкой и прицыкнул:
– Отец Тимофей, право слово, вы так необычно смотритесь рядом с нашей… новой прихожанкой?.. которая… хм… не постыдилась войти в Храм Божий в столь откровенном наряде.
Полуобернувшись через плечо, отец Тимофей спокойно парировал:
– Тот из вас, кто без греха, пусть первым бросит в неё камень.3
Обменявшись вырезками из авторитетного источника, коллеги утихомирились и без лишних слов расселись друг от друга подальше. Вернее, мы остались сидеть там, где сидели, а козлинобородый торопливо удалился в противоположный конец зала.
Вскоре верхний свет погас совсем, осталась только боковая подсветка стен, и музыканты, наконец, завели свои шарманки. Звучали орган, флейта, виолончель, пел церковный хор. Исполняли, судя по программке, Баха, Моцарта, Дебюсси, Генделя и треки других бессмертных гениев, имена которых мне совершенно ни о чём не говорили.
Отцу Тимофею же, в отличие от меня, творчество классиков, похоже, нравилось. Он полностью выключился из реального мира – внимал музыке с закрытыми глазами, откинувшись на спинку скамьи и приподняв голову. Исподтишка любуясь им, я и сама, незаметно для себя, начинала кайфовать.
