И что прикажите делать с этой кровоточащей половинкой, когда моё собственное больше не бьётся?
– Вера, – рычу в отчаянии, которое даже не пытаюсь нивелировать. – Ни за что.
– Мы прощаемся, Влад, – тем же дрожащим шепотом, но по голове бьёт так, что череп трещинами покрывается. – Возьми меня. Хочу чувствовать тебя внутри себя больше жизни.
Кажется, несколькими секундами спустя она добавила «своей». Я не расслышал точно, не переспросил, был слишком увлечен тем, что стягивал плавки с изнывающего члена. Входил в нее глубоко, каждый раз. Любил её порывисто и пылко. Отбросил все мысли, проигнорировал подсказки, упивался ей, как будто в самом деле принял все условия. Хотел осмыслить, лишь только кровь прильет обратно к мозгу, но шанса мне не дали.
8. Глава 8
Вера
Расплату я ждала к вечеру. Надеялась помыться без спешки, как следует отругать себя, уснуть, закусив губу от щемящих воспоминаний, после – приготовить роскошный ужин, чтобы немного притупить бдительность своего супруга, разведчика в прошлом. Но он – разведчик в настоящем. Ещё с первым звонком он почуял неладное и выехал, как только смог.
Беспрепятственно открываю верхний замок, а когда пытаюсь провернуть ключ в нижнем, понимаю, что он и не заперт. С голодных лет у меня привычка закрывать жилище на все, что только можно, так что трястись от волнения я начинаю ещё на площадке. Прохожу, виновато опустив голову.
– Нас никто не видел, – мямлю тихонько.
– Рассказывай! – грозно приказывает Ярослав, и я сбивчиво пересказываю все события, оставляя для себя особенно интимные моменты.
Туров тяжело вздыхает.
– Иди спать.
– А ты? – впервые поднимаю на него взгляд и кривлюсь от сострадания: ему бы не помешало в первую очередь.
– Рога отпиливать буду, – делает страшное лицо и показывает мне свой кулачище: – Кошка бесстыжая!
– А сам ты чем занимался? – не остаюсь в долгу, обиженно дуя губы.
– Брысь, – шикает, сурово сведя брови к переносице.
Стыжая я. И никогда бы супругу не изменила, если бы хоть на полпроцента его таковым считала. Но у меня вместо мужа «бро» и тревожно мне скорее от того, что Покровский теперь в курсе. Тревожно и вместе с тем радостно: супругу я изменила, а от прожигающего сердце чувства вины наконец-то избавилась.
И тошно, и сладко. Страшно и хочется ещё. Страшно хочется ещё… Касаюсь своей кожи мочалкой и по рукам мурашки бегут: тело моментально вспоминает его прикосновения. Я не знаю, существует ли в мире хоть один мужчина, не уступающий ему по темпераменту. Я не знаю, как с этим внутренним огнём он умудряется делать непроницаемое лицо и смотреть холодным взглядом. Или просто все дело в том, что мы сошлись как части пазла. Картина складывается, когда мы вместе. Порознь – лишь бесполезный кусок картона с неровными краями и неясным абстрактным изображением.
Рисовать вдруг захотелось. Не карандашом, красками. Цветными, яркими, разными! А потом замазать черным, потому что Ветров прав: скрывать эйфорию и внутренний подъем от вожделенной близости будет сложно. Но у меня есть план. Я придумала его там, в бассейне, под водой, когда поняла, что ни на что не променяю этот шанс снова сгорать в его руках.
Никто не догадается даже. Сделаю себе больно перед выходом на улицу, чтобы улыбку с лица стереть. Ущипну или вроде того – ничего же сложного? Потом – проведаю близких. Приведу в порядок могилы, что и так неплохо было бы сделать. Посажу бархатцы, папа их очень любил. Маме тоже, потому что она всегда и во всём с ним соглашалась. Бабушке букет живых: денег на участок, гроб и прочее у нас не было, хоронили урну с прахом на куцем клочке земли. Плакать буду, тосковать по ним, не сдерживаясь.
