Выныривает из-под моей руки и нервно сдувает прядь волос с лица.
– Что молчишь? – нападает дикой волчицей, по щекам снова катятся слёзы. – Нет никаких нас, – повторяет настырно. Губы кривятся, голос срывается. – И не было, раз ты так легко от всего отказался.
– Я думал исключительно о тебе, – хриплю единственное, что крутится в голове.
– И что же изменилось? – проговаривает через силу. – Сдулся? Закончилось твое благородство? – молча скриплю зубами. Меткое попадание девочка, прямиком по яйцам. – Ты даже слова мне сказать не позволил, – столько обиды в её взгляде, что никаких слез не хватит выплеснуть. – А Ярослав выслушал. Все мои слова, каждое и не по одному разу. Впервые? Нет, он делал это всегда, когда ты отталкивал. Когда отстранялся, решая свои проблемы. Не наши. Если проблема – она только твоя. И вот скажи мне, где гарантия, что у тебя ее нет прямо сейчас?
Не успеваю переключиться, хоть сознание и проталкивает какую-то мысль. Просто не успеваю, она выдает тираду автоматной очередью и с исключительной точность попадает каждой фразой в самое сердце.
– То-то и оно, – подводит итог своему монологу и разворачивается, чтобы уйти.
Хватает меня в тот момент только на то, чтобы применить силу, удерживая её за руку и на жалкое «постой, выслушай».
– Я ждала тебя с объяснениями каждый день, – цедит сквозь зубы, продолжая заливаться слезами. – Каждый. Божий. День. И что же? Ты приехал? Ты хоть попытался объяснить, что творится у тебя внутри? Нет! Ты залез в свой темный чулан и решал свои проблемы, – выдёргивает руку и со всей силы толкает меня в плечи, ставя финальный истеричный аккорд: – А они были наши! Идиот!
Я идиот?
О, нет.
Я долбоеб.
16. Глава 16
Вера
Елена Анатольевна просила заехать после экскурсии, рассказать, как дети отреагировали на изменения, удалось ли вернуть их интерес, а я из машины выйти не могу. Припарковалась с торца здания, заглушила двигатель и, едва собралась выйти, зажав в кулак брелок, прорвало. Сорвало все плотины, мощный поток воды хлынул из глаз и остановить его никак не выходит.
После разговора с Покровским я довольно быстро собралась. Пятиминутная прогулка и мои глаза сухие, а улыбка широкая и искренняя: нельзя раскисать при малышах, им своих печалей и горестей хватает. Мы рисовали, дурачились, час пролетел в один миг. После – обед в кафе. Влад возился с детьми, с каждым умудрился пообщаться тет-а-тет, выслушал и, судя по их важным моськам, раздал дельных советов. Держался молодцом, но я слишком хорошо его знаю и по одному пустому взгляду могу определить, в какой цвет окрашена его душа. В черный. Я изваляла его в саже своих обид. И самое гадкое то, что ни разу не соврала в фактах. Лишь извратила свое к ним отношение.
Боже, как же тошно.
Надеюсь, Ветров снимает. Отличные, должно быть, кадры.
Нервно смеюсь, всхлипываю и сморкаюсь. Губы снова кривятся, подходит следующая волна истерии.
Как долго я смогу мучить его? Как долго продержусь? И чем все это обернется? Страшно делается от мысли, что в какой-то момент он поверит и заживет дальше. Встретит милую девушку, способную зализать его сердечные раны. Полюбит ее искренне. Не совершит с ней тех же ошибок, что и со мной.
Понимаю, что нужно что-то делать. Нельзя сидеть сложа руки и ждать, когда кто-то решит мои проблемы. Но что я могу? Я обычная девчонка! Самая обыкновенная! Даже Ярослав за месяцы не смог разобраться, куда мне?
