Я дожевала печенье и потянулась к столу, чтобы взять себе еще. Странно! Сашка, похоже, за это время передвинулся влево. А зачем? Не все ли равно, на каком краю скамейки сидеть? Наверное, мне показалось. Нет, вот опять! Что это у него за фантазии – ездить задом по лавочке? Совсем, что ли, делать нечего?
И тут наш со Светкой недруг опять рывком подвинулся влево. Ха, интересно, а дальше он как собирается перемещаться? Теперь рядом с ним оказалось что-то, завернутое в бумагу. Так сейчас и проедет по этому белому свертку? Тут Сашка осторожно оглянулся по сторонам. Боже, какие тайны! Штирлиц пришел на встречу с резидентом… Я чуть не рассмеялась от нелепой таинственности того, что выделывал там внизу Иноземцев. Но в следующую секунду прикусила язык от изумления. Мальчишка схватил сверток, еще раз быстро оглянулся, разорвал бумагу и что-то достал из нее. Кажется, это был кем-то не доеденный пирожок или беляш, и Сашка жадно вцепился в него зубами…
От увиденного мне стало плохо. Мой бывший (я уже была в этом уверена) враг украдкой доедал то, что небрежно бросили другие – как я, сытые. Вот почему он не пошел обедать вместе с остальными – не потому, что не хотел, а потому, что, как видно, есть ему дома нечего. Он дождался, пока все ушли, чтобы, постепенно приближаясь к этому несчастному свертку, незаметно для других проглотить лежащий в нем огрызок. Поэтому он и оглядывался: как бы кто-нибудь не увидел. А я, как дура, чуть не посмеялась над ним. Хорошо смеяться, умяв тарелку борща! От стыда за себя и от жалости к Сашке я чуть не заплакала. А мне отлично известно, какой он гордый. Я представляю, чего ему стоили эти вороватые и таинственные действия посреди пустого двора. Хорошо хоть, Иноземцев не подозревает о том, что я все видела. Комок упорно стоял у меня в горле, и я никак не могла его проглотить.
Сашка внизу выбросил бумагу в урну, встал со скамьи и понуро побрел куда-то прочь – явно не домой. Называется, пообедал…
Проводив глазами сгорбленную фигурку, пока она не скрылась за углом соседнего дома, я в бессилии опустилась на стул. Какой-то ужас. Конечно, я и раньше знала о том, что Сашкина мать не смотрит за ним и занимается только собой. Но что он еще и голодает? Это же дикость. Я знала: его отец регулярно приносит в семью деньги, когда приезжает с Севера на побывку. Почему же, в таком случае, сын доедает чужие пирожки?
Нет, не потому, что нет средств. Просто его мать – не такая, как моя и как другие матери. Она вообще не помнит, что надо приготовить своему ребенку обед, чтобы он мог поесть в ее отсутствие. Она ведь сегодня, наверное, как ушла со двора с той морщинистой теткой, так еще и не вернулась. Где ей помнить о Сашке вдали от дома, если она его не заметила и не повернула головы, когда он рядом с ней проходил?
От злости на «Лорочку» у меня заныл висок. И, главное, непонятно, как помочь Сашке. Не предложишь же ему, как Светке: «Пойдем ко мне, поедим!» – мы с ним совсем не друзья, а наоборот. Да и не пойдет он, это ясно как день. Ни за что не признается, что голоден – уж я его характер знаю, недаром в одном классе учимся. И понятно теперь, почему он такой худой – кожа да кости. Не растолстеешь, пожалуй, с такой мамашей, которая способна думать лишь о том, что модно «в этом сезоне».
Я вымыла посуду и ушла в комнату. Включила телевизор и честно пыталась его смотреть, но… Сашка не выходил у меня из головы. Я с новой волной стыда призналась себе, что появление Пики в нашей со Светкой жизни – абсолютная чепуха по сравнению с тем, что приходится терпеть этому мальчишке – и, может быть, уже давно.
