Для него понятными были налоговая или экономическая сфера, юриспруденция – вот где, по его мнению, были деньги и уважение. Статус! Для нашей семьи это самое главное. А я просто хотела быть счастливой. Хотела заниматься тем, что мне понятно и интересно. Хотела жить своей жизнью!
И мама помогла мне добиться разрешения – лишь бы дочь была рядом.
Может быть, поэтому у меня и не было тогда парня – попробуй с таким надзором построй отношения! Пока одноклассницы ходили на дискотеки или встречались с парнями в парке, я лила слезы над ненавистным учебником физики.
С первого же курса стала подрабатывать где только могла, лишь бы скорее собрать денег и жить отдельно. Но всё было не так гладко, и мечту пришлось отложить на несколько лет. То сапоги порвутся, то сборы в вузе на какой-нибудь праздник – нужная сумма копилась чрезвычайно медленно.
Потом я устроилась в небольшую рекламную компанию, и там думать о свободе мне было некогда: заработок оказался ничтожно мал, а нагрузка и отношение к подчиненным – хуже, чем дома. Но мне нужен был опыт, и потому я привычно сжимала зубы и кулаки – и терпела. Терпела дома и на работе. Ненавидела свою жизнь, но упорно твердила себе, что это не навсегда. Будет и на моей улице праздник.
О какой любви могла идти речь, если я работала по шесть часов в день, потом учеба, а еще дома ненавистная обстановка… Я ходила несчастная, бледная, вечно зареванная – ну кто на такую посмотрит? Я и сама ни на кого не смотрела.
Продержалась полтора года, а после уволилась. До этого, конечно, устроившись в куда более крупную фирму, где работаю и сейчас. Рассылала резюме и в Москве, и в своем городе, даже в соседних регионах – мне нужно было срочно менять свою жизнь.
И наконец удача мне улыбнулась. «Обжившись» два месяца на новом рабочем месте, я сообщила родителям, что переезжаю в съемное жилье. В другом районе. Ближе к работе.
Мама, конечно, была в шоке и пыталась отговорить меня. Уговаривала и запугивала.
– Ну как ты одна будешь? Ведь ты не привыкла.
– Вот и привыкну.
– Ты же даже готовить себе не умеешь!
– Научусь. А нет – сейчас есть доставка, готовые продукты везде продаются.
– Доведешь себя до гастрита.
Чуть не ляпнула: «А вы меня до чего довели? Гастрита нет, зато нервный тик и куча сопутствующих факторов вроде нелюбви к себе, синдрома самозванца, отсутствия личной жизни…»
Но ругаться напоследок в мои планы не входило. Отец сказал словно выплюнул:
– Пусть едет. Поймет, наконец, что такое взрослая жизнь.
И это был, пожалуй, первый раз в жизни, когда я была ему благодарна. Хоть он и бросил это сквозь зубы и с такой интонацией, будто точно знал, что в этом я не преуспею и вернусь через месяц, жалостливо волоча за собой чемодан, но я была абсолютно уверена: я скорее умру, чем вернусь сюда вновь.
Надо сказать, что отношения с родителями стали лучше с тех пор, как я переехала. С сестрой мы встречались у меня или на нейтральной территории, иногда она приходила ночевать. А я навещала родителей раз в неделю и поскорее убегала к себе. Нет, с мамой у нас хватало общих тем, разве что она раздражала вопросами о личной жизни и о том, что «хватит гнаться за карьерой, пора о семье подумать, дети – вот настоящая ценность жизни». И я поспешно меняла тему или, если была не в духе, уходила, хлопая дверью. Разве имеет смысл доказывать, что семьи у меня нет не потому, что я «гонюсь за карьерой», а потому, что человека, к которому я могла бы примерить словосочетание «моя семья» мне еще не довелось встретить? А выйти замуж «ради детей» и вляпаться в такие же отношения, как у моих родителей, едва я только обрела долгожданную свободу, было для меня самым страшным кошмаром. Лучше одной.
