Засиделись допоздна: принимали меня по-королевски. Стол от разносолов ломился. Тут и огурцы соленые, какие я просто обожала, и рыба всякая: и запеченная, и жареная, и соленая; и колбасы разные, и пирогов горы. Ха! Я теперь понимаю, отчего дед такой тучный! Мы в горах питались совсем по-другому: в основном на нашем столе были мясо и овощи. Пироги только на большие праздники пекли, а рыбу и вовсе почти не видели. Не часто ели мы и каши, хотя молока, творога и простокваши было вдоволь. И блины не пекли: масло очень дорого.
А жаль - блины здесь очень хороши: тонкие, почти прозрачные, румяные в мелкую дырочку; со сметаной и вареньем, с мясом и белужьей икрой, с творогом и яйцами... Словом, от стола меня было впору уносить, сама я от обжорства передвигалась с трудом.
На пышной перине мне спалось очень сладко. Если дома я просыпалась ни свет ни заря и успевала до завтрака и книжку полистать, и все камины в доме проверить, и в кухне огнём помочь, то здесь я проснулась с петухами, повернулась на другой бок и уснула вновь - почти до полудня. Потянулась, не открывая глаз: счастье и предчувствие радости охватило меня. Солнечный луч скользил по лицу. Ни метели за окном, ни дождя, ни холодного ветра. Только высокое голубое небо с грудами облаков, таких похожих на горы! Прислушалась к дому, в очередной раз удивляясь тишине, вскочила, распахнула окно. И двор широкий пуст, только кошка на крыльце полосатая умывается. Где же все люди?
Натянула чулки, тончайшую батистовую сорочку и платье, накинула шаль и сбежала вниз. Встречала меня одна бабушка.
- Проснулась, засоня? - ласково улыбнулась она. - Садись завтракать скорее, а то уж обед на носу. Творог вот с вареньем, блины с мёдом... Да пойдём платья смотреть.
- Какие платья? - рассеянно спросила я, двигая к себе миску с творогом. - А дед с Яром где?
- В поле уехали, - подперла щеку кулаком Линда, с умилением глядя на меня. - Посевная в самом разгаре.
- Ой, - испугалась я. - А они за мной ездили! Не вовремя я, да?
- Всё хорошо, милая, не волнуйся. Кушай, кушай. Справились и без них, не первый раз.
После Линда повела меня в пустую нынче горницу и, откинув крышку большого сундука, принялась доставать наряды.
- Вот это платье, желтое, Мила больше всех любила, - рассказывала она. - А нем она как солнышко была. А вот в этом, лавандовом, она с женихом гуляла. Смотри, это, в цветочек, она в Степь надевала. У него юбка широкая и разрезы по бокам - удобно на лошади ездить. В Степь на дамском седле сунешься - засмеют. Вот и сшили ей платье специально для верховой езды. Сапоги еще где-то были, погоди!
Я завороженно разглядывала нежные, просвечивающие на солнце ткани, тонкую вышивку. Не носят в Предгорьях такое. Слишком роскошно для страны вечных ветров и каменистых склонов.
- Сапоги тебе, пожалуй, велики будут, - задумчиво сказала Линда, извлекая с самого дна рыжий высокий сапог из тонкой кожи. - А платья хорошо сядут, только подол подшить.
- Отчего же их столько лет хранили? - удивилась я. - Не отдали никому, не перешили?
- Как можно? - печально взглянула на меня Линда. - Я всё надеялась, что вернется моя девочка. Так волновалась, когда она пропала. Подозревали ведь степняков сначала, а потом, когда Таман примчался да устроил тут скандал, не знала что и думать. Об одном молилась - чтобы живая была. Трогать ничего не позволяла. И ведь дождалась. Вернулась Милослава. Правда, все платья ей малы стали уже. Выросла доченька.
