Разворачиваюсь и выхожу. Сама сейчас сфоткаю машину Феоктистова и отправлю фото Машке. Плевать, что тот обо мне подумает. Пусть знает — я готова к любому повороту.
Хватаю сумочку, в которой с утра появилась новая игрушка — газовый баллончик. Накидываю на плечи легкий жакет и задерживаюсь в прихожей у зеркала. Я не стала загоняться с макияжем и внешним видом. Обычный дневной облик. Не спортивная одежда, разумеется, но и не как вчера. Платье-футляр темно-синего цвета — достаточно, чтобы не выделяться в публичном месте, как выразился Вячеслав Александрович.
За моей спиной в отражении появляется Кирилл.
— Мне быть незаметным или пусть знают, что за тобой присматривают?
Приходит интересная идея: может, сделать вид, что он мой парень? Вряд ли я настолько для Феоктистова важная персона, чтобы наводить обо мне справки. Беда в том, что я не умею врать. Сразу щеки краснеют, и речь становится косноязычной.
Хотя о чем мне говорить с ним? Только в пределах репортажа. Никаких личных тем.
— Можешь чмокнуть меня в щеку перед машиной. Надо намекнуть одному товарищу, что я занята.
Кир удивляется, но обещает сыграть в лучшем виде.
Выходим на улицу в начале третьего, но никаких подозрительных машин пока не видно. Может, не смог адрес найти? Как-то не верится.
Почти сразу из-за угла выворачивает черный кроссовер. В засаде там, что ли, сидел?
Я поворачиваюсь к брату, поднимаюсь на носочки, потому что иначе мне не достать до его лица, и целую в щеку. Кир приобнимет меня за талию и дарит взаимный поцелуй. Потом достает телефон и демонстративно фоткает меня на фоне авто, вставая так, чтоб номера вошли в кадр. Кидаю ему воздушный поцелуй и забираюсь на заднее сиденье в приоткрывшуюся дверь.
Феоктистов пронзает меня карими глазами. Как же хорошо, что они с Алексом почти не похожи, а то вдруг я бы поддалась своим чувствам в отношении сына, перенеся их подсознательно на отца. Так ведь бывает, я знаю.
— Твой парень? — Мы опять на ты? Ну нет, я точно не собираюсь фамильярничать. Молчу и не отвечаю. — Не пойму, ты ему рассказала о вчерашнем или утаила? Если рассказала, то как он тебя отпустил? Если нет, то зачем фотографирует машину? Елизавета?
— Это вас абсолютно не касается. Я здесь только по работе. Вы обещали мне ответы.
— Злишься, — делает он вывод из моего холодного тона, а я замечаю, что страха нет, есть холодный гнев. Может, и зря. Страх позволяет быть осторожной — когда боишься, следишь за языком, в отличие от того состояния в котором нахожусь я. Могу ведь и нарваться. Лучше молчать побольше — целее буду.
— Вы бы не злились? — спрашиваю равнодушно, не глядя на него и наблюдая, как водитель выруливает со двора. Вот тут и отголоски страха появляются. Сейчас как заблокируют двери и увезут черти куда...
— Не могу сказать, так как не представляю себя на твоем месте. — Еще бы! Лучше бы представил и понял, что вчерашний инцидент просто омерзителен. — Но я действительно раскаиваюсь, Елизавета, поверь. Давай начнем знакомство заново? Представим, что сегодня встретились впервые.
Ему легко всё забыть, а вот для меня невозможно. Наверное, интуитивно качаю головой, потому что он разочарованно щелкает языком.
Да плевать! Я не собираюсь забывать, какое он...
— Вячеслав Александрович, впереди пробки, — сообщает водитель. — Может, поедем в другое место?
Я сразу же напрягаюсь и сжимаю сумочку, что не ускользает от внимания Феоктистова.
