Паскаль крепко зажмурился и сказал себе: «Не думай. Ради бога, перестань думать, а не то совсем раскиснешь». Несколько секунд он стоял неподвижно, затем медленно подошел к скамейке под ивой, находившейся возле статуи юного Аполлона. Усевшись, он сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь унять невыносимую боль в груди. Боль эта появилась, когда он увидел Джорджию и Николаса – в этот момент словно что-то надломилось в нем. Он любил этих людей больше всего на свете, и они оба всегда были готовы прийти ему на помощь и поддержать; они были его опорой в жизни, его обожаемые месье и мадам – так он называл их в детстве, так он мысленно называл их и сейчас.
И все же Паскаль понимал, что не мог остаться здесь надолго, тем более – навсегда. Ведь остаться здесь – значит ежечасно терзать себя напоминаниями о том, что такое настоящая семья и настоящее супружество, то есть все то, чего у него не было…
При мысли о том, что вскоре ему предстояло покинуть этот чудесный дом, Паскаль глухо застонал и сжал кулаки, пытаясь обрести контроль над своими эмоциями. Ему ужасно не хотелось, чтобы Джорджия с Николасом увидели, что он чувствовал. Он не хотел огорчать самых дорогих для него людей.
Он завтра же начнет наводить справки. Он уже решил, что возьмется за любую работу и отправится куда угодно – лишь бы избавиться от этой мучительной боли.
Паскаль встал со скамьи, чувствуя себя гораздо старше своих двадцати девяти лет, и пошел обратно в дом, чтобы затем отвести свою высокородную скандалистку на ужин.
– Паскаль, Паскаль! Нет, дай мне сказать, Уилли! В конце концов, это же мой улов!
Лили с удивлением смотрела на темноволосую девочку, дергавшую брата за руку – кажется, девочку звали Жислен (она, как ни старалась, не могла запомнить, кто есть кто в этой большой семье). Нет-нет, Жислен – это, конечно же, та светловолосая девочка постарше, которая сейчас со смехом о чем-то перешептывалась со своей матерью в дальнем конце стола.
– Кейт, говори уже, – сказал граф. – А ты, Уилли, не мешай сестре.
– Так вот, моя удочка вдруг начала дергаться. Я осторожно, как ты меня учил, Паскаль, потянула на себя, потом сделала рывок – и все, рыба попалась на крючок! Но на словах-то все легко получается, а на деле все было совсем не так просто. Ты помнишь это место? То, что сразу за дубовой рощей, в тени ивы?
– Да, конечно, – ответил Паскаль с улыбкой. – А что ты делала потом? Вытягивала осторожно, да?
Лили с удивлением слушала; она не знала, как реагировать на эту веселую и шумную компанию, в которой все, кажется, говорили одновременно. И она чувствовала себя здесь совершенно неуместной. Более того, она чувствовала себя ужасно глупо, поскольку негодяй, ее муж, явно сказал ей правду о своем положении в этой семье.
Лили то и дело хмурилась, наблюдая, как он говорил с младшей из девочек, той самой, что поймала рыбу. И было ясно: все дети очень его любили, прямо-таки обожали. Сам же негодяй… Общаясь с членами этой семьи, он был внимательным, дружелюбным – и даже сговорчивым! Как странно… Ведь к ней, своей жене, он всегда относился с холодным безразличием. А впрочем… Какое ей, дочери герцога, дело до того, как к ней относился какой-то садовник!
Она отвернулась от мужа и стала наблюдать за графом. Они с негодяем были очень похожи, так что несведущий человек мог бы решить, что лорд Рейвен и впрямь приходился негодяю отцом. Причем сходство было не только внешним; чувствовалось, что они близки по духу и понимают друг друга с полуслова. Лили тут же поспешила отбросить эту мысль. Негодяй вообще не понимал других людей. Просто граф, как гостеприимный хозяин, старался, чтобы всем в его доме было хорошо – в том числе и негодяю. И с ней хозяева тоже были исключительно дружелюбны… Жаль только, что она не очень-то понимала, что ей с этим дружелюбием делать.
