– А кто это у нас не любит купаться? – мисс Милли пыталась окунуть меня в воду. – А кто это у нас не хочет быть чистеньким? А кто это у нас хочет ходить грязнулей?
– Дура старая! – не выдержав, по-русски рявкнул я на старушку. – Сварить меня решила?! Ты что не видишь, что вода сплошной кипяток?!
– Ой! – старушка опешила и чуть не выронила меня из рук. Подхватив меня под руку, свободной рукой она попробовала воду.
– Действительно, – также по-русски проговорила мисс Милли, – кипяток…
– А я о чём говорю! Пробовать сначала нужно, а не сразу в кипяток совать!
– Прости, Стен, – мисс Милли впервые назвала меня по имени.
– Ладно, проехали…
– Прости… – всё также по-русски извинялась мисс Милли.
На этом моё мытье закончилась. Мисс Милли сникла, как-то отрешённо и потерянно посмотрела на меня, затем на своё отражение в зеркале, тяжело вздохнула.
– Я, кажется, немного перетрудилась… – старушка отнесла меня в комнату, одела в чистое и аккуратно опустила в кроватку. Сама приземлилась в стоящее рядом кресло и так до самого вечера, до прихода Джилиан просидела, не шевелясь и не произнося ни одного слова. Возможно, старушку повергло в шок то, что ребёнок, который по её понятию не может разговаривать, заговорил, да ещё на русском языке. Возможно, она была не готова к тому, что ей случайно, против её воли придётся вспомнить язык, который она когда-то знала и на котором давно разучилась говорить.
Когда пришла Джилиан мисс Милли, не объясняя причин, сообщила ей о своем уходе. Джилиан не стала противиться. Такое ей доводилось слушать слишком часто.
– Придётся опять искать новую няню, – без сожаления произнесла Джилиан. Уход одной няни и поиски другой она воспринимала как что-то обыденное. Отдать меня в детский сад ей даже не приходило в голову. Она готова была бросить работу, заниматься ребёнком сама, платить бешеные деньги непонятным особам, но о детском саде вопрос никогда не поднимался.
***
Детский сад, детский сад… Как я ходил в детский сад, не помню. А вот как водил Марусю, помню ясно и отчётливо.
Каждое утро начиналось с того, что меня будила Анюта. Она вставала раньше всех и уходила раньше всех, оставляя Марусю целиком на моё попечение. Сквозь сон я слышал её тихий голос:
– Кофе на плите… Завяжи Маруське банты. Я их положила на тумбочке. И не забудь отдать воспитательнице деньги на ремонт… Они лежат рядом с бантами…
– Угу, – я ощущал на щеке нежное прикосновение Анютиных губ, слышал, как хлопала входная дверь.
– Можно полежать ещё пять минут, – я блаженно переворачивался на другой бок.
– Папа… Папа вставай… В садик опоздаем…
Я нехотя открывал глаза. У моей постели стояла Маруся.
– Сколько времени? – я смотрел на часы, охал, вскакивал, и начиналась ежедневная битва со временем. Я забрасывал Марусю в ванную, а сам, как угорелый, носился по квартире в поисках рубашки или носков, вливая в себя сваренный Анютой кофе.
– Маруся! – я лихорадочно стучал в ванную. – Ты там не уснула? Давай скорее, копуша. Мы опаздываем…
– Сам копуша, – из ванной появлялась вымытая мордашка Маруси, пахнувшая мятной зубной пастой и моим лосьоном после бритья. – Это ты всегда опаздываешь…
– Это потому, – спешил я сделать замечание дочери, – кто-то слишком долго возится…
– Это потому, – возмущалась мне Маруся, – что кто-то любит подольше поваляться в постели…
– Возражать будешь после, а теперь давай, одевайся скорее…
