Марина легонько щелкнула себя ладонью по щеке, встряхнулась, словно отряхивая ночные грезы, и стала всматриваться в очередь, ища кого-то.
Вдоль невообразимой очереди живо двигались какие-то субъекты неопрятной внешности. «Ускорители», как их называла Марина. За относительно небольшую благодарность, сущие копейки, «ускорители» легко могли приблизить Марину к заветной стойке.
Марина искала Рыжего, одного из «ускорителей», к услугам которого Марина чаще всего прибегала. Выглядел он, откровенно говоря, не ахти. Низенький, полноватый, с каким-то несуразным лицом, увенчанным грязно-рыжей шевелюрой. Потому и прозван был Рыжий. Одевался Рыжий чуть лучше вокзального бомжа. А уж вонь какая от него исходила! Как от того же бомжа, не протрезвевшего от чудовищного шмурдяка и не знавшего слова «туалет». В реальной жизни таких на пушечный выстрел не подпускают. Но только не здесь, не в «Бюро находок». В «Бюро находок» Рыжий был человеком важным, нужным и решал весьма серьезные вопросы. И он, кстати, был одним из тех, для кого все секреты внутренней вселенной посетителей были, как на ладони. В общем, еще тот тип.
Сказать, чтобы Марина жаждала с ним общения, так нет. Но еще меньше ей хотелось оставаться наедине со своей «ежиковой» вселенной. И Марина стала всеми силами привлекать к себе внимание Рыжего, который маячил где-то там, окучивая кого-то из очереди.
Рыжий обратил внимание на Маринины призывы и бодрым шагом поспешил к ней на помощь.
– Сколько лет, сколько зим! – с напускной радостью Рыжий поприветствовал Марину. Голос у него был дребезжащий и хриплый, как звук из сломанного вокзального репродуктора.
«Сколько лет… Две недели отпуска, зубоскал рыжий!» – подумала Марина.
– Это у тебя там, яхонтовая моя, 2 недели, а тут, знаешь ли, века, – ответил Рыжий, без труда прочитав мысли Марины, словно она их вслух произнесла.
Марина знала, что время среди людей и время в «Бюро находок» течет по–разному. Бывало, она, в ожидании ответа, битый час тут проводила, а там клиент еще сахар в чае размешать не успел.
– Чего душа изволит? – услужливо спросил Рыжий, словно он официант в кафе, а не важная шишка.
«Хлеба и зр…» – начала думать Марина, но вовремя осеклась.
– Что-то людно сегодня у вас тут, – сказала Марина, предусмотрительно оборвав ехидные мысли, – а у меня там клиентка беспокойная с вопросом, не терпящим отлагательств. Может как-то можно ускорить процедуру?
– Для тебя, моя ненаглядная, все, что угодно! – вежливо ответил Рыжий.
– Как всегда? – спросила Марина.
– Ну, милая моя, пока тебя тут не было, у нас кой-какие перемены затеялись, – загадочно начал Рыжий, как торговец, набивающий цену своему товару, – мы тут, знаешь ли, за неподкупность бороться начали, с коррупцией типа воюем…
«Хренасе! Вы еще Богу импичмент вкатите!» – подумала Марина.
– Ну, до этого, полагаю, не дойдет, но есть определенные сложности в решении проблем, – ответил Рыжий.
– И почем нынче ваша неподкупность? – уже не стесняясь ехидничать, спросила Марина.
– 200, – сухо и по-деловому ответил Рыжий.
«200?!». С озвученной ценой тягостные воспоминания Марине перестали казаться такими уж тягостными.
– Да как же так?! – возмутилась Марина – Всегда не больше десятки было?
– Ну, видишь ли, кое с кем делиться приходится, – продолжил набивать цену Рыжий, – борьба с коррупцией, понимаешь ли…
Перспектива мариноваться тут до скончания века, коротая время в душевных муках, Марине не казалась такой уж замечательной и она нехотя полезла в «мошну добрых дел». А когда же она теткин ридикюль обозвала «мошной добрых дел»?
