Как зовут троих, он не знал, ещё не успел познакомиться. Только вчера их видел на камбузе. Мутные были ребята, да что там говорить – отморозки. Яан сразу решил держаться от них подальше. И от тех двоих, что сидели с ними рядом прямо на земле и большими глотками лакали бормотуху прямо из горла.
Ещё двое держались в стороне. Это были Боцман и его подхалим, который вечно таскался за ним хвостиком и только и делал, что ему во всём поддакивал. Это всех жутко раздражало, но если не хотелось обременить себя лишним трудом, то всегда было лучше воздержаться от каких-либо шуточек и замечаний в его адрес. А больше никого и не было. Наверное, местные не посещали эту собачью лавку. Быть может, потому что местные жители успевали закупиться крепкими напитками до десяти вечера в других, более приличных магазинах и лавках. Яан не знал почему, и не он один. Никто другой также не знал, почему «собачья лавка» называется «собачьей».
«Ну и ладно, какая разница. Главное, что эти двери всегда остаются открыты, невзирая на бесчеловечные и весьма идиотские законы».
2
В небольшой сырой лавке под мостом пахло сыростью, спиртом и плесенью, а небольшую комнатушку освещали четыре лампы, горевшие на мамонтовом жиру. Сама хозяйка, старуха, перемотанная с головой в серый, поеденный молью шерстяной платок, сидела за вспученным от сырости столом и смотрела выпученным глазом на Яана.
Яан же в третий раз пересчитывал свои восемь монет, и каждый раз цифра оставалась прежней.
– Значит, восемь монет за десять бутылок бормотухи? – поднял голову Яан и спросил у косой старухи.
– Восемь, – ответила она и, что-то положив себе в рот, неприятно захрустела.
– Один, два, три… – стал по новой пересчитывать Яан свои потёртые монеты, дублируя вслух каждую передвинутую на ладони железную монетку без герба и
какого-либо напыщенного индюка, какие любят от переизбытка самомнения рисовать свои портреты везде, где только представится возможность. – Восемь.
– Восемь монет – восемь бутылей, – сказала как отрезала старуха с выпученным левым глазом. А когда она щурила свой правый, то левый казался ещё больше, чем он был на самом деле. Такая неприятная иллюзия.
– Так, а где логика-то? – запротестовал Яан. – За девять монет вы продаёте десять бутылок вашего мерзкого пойла, а за восемь – это восемь? Тогда уже девять получается.
– Нет, – сказала она, и снова положила себе что-то в рот, и тут же хрустнула.
Яан мог поклясться, что эта сумасшедшая старуха только что себе в рот положила чёрного таракана. Но после того количества выпитого им наркотического вина он бы на это свои кровные монеты не поставил. Но теперь, и сам прищурив правый глаз, всмотрелся в мутное содержимое бутыля, стоявшего перед ним. К счастью, там ничего такого он не заметил. Просто мутная вода, на вид собранная из лужи, вот и всё. Однако при тщательном изучении содержимого бутылки во рту образовалась слюнка.
Яан, фыркнув через нос, отвёл от неё взгляд к драным шторам, за которыми скрывалась ещё одна комната. Без сомнения, такая же грязная и вонючая. На миг задумался, в каких же условиях варится эта бурда. Уж явно сюда комиссия из санэпидемстанции не заглядывала. Причём ни разу. И всё же, крепко сжав восемь монет в левой руке, правой Яан стал рыскать по всем карманам в поисках ещё одной монеты.
И не нашёл.
Терять одну дармовую бутылку пойла было как минимум обидно. Тем более в этом месяце они зашли в порт аж два раза, что означало только одно – в следующий раз в город они теперь не скоро выйдут. Так что лишней бутылочки скрасить себе вечерок не будет.
