– У каждого своё место, Барри.
– Замолчи, я и сам всё знаю. Я так и не стал Птицей. Но эта картина… Она как будто написана для меня. С меня. На том выпускном балу, Мэтт, я был… Неважно. Я куплю её у тебя, сколько бы она ни стоила. Ты не против, я надеюсь?
Птица как-то жалобно смотрит на Окурка.
– Теперь это твоя птица, брат, и твои воспоминания. Делай с ними что хочешь.
Птица лезет в карман своими огромными крабьими ладонями.
– Два «бенджамина», Мэт, – это всё, что у меня есть с собой. И пару баксов за доставку. Отель «Монлеон» во французском квартале, все его знают. Пусть привезут туда, окей?
– Окей, брат. Двести баксов? Ты уверен?
– Отец убил бы меня за такое расточительство. Поэтому да, я уверен.
Птица не находит протянутую за деньгами руку и просто шлёпает их на засаленную доску, которая, по всей видимости, выполняет функцию стола. Потом он бросает последний взгляд на картину и делает три неуверенных шага к двери.
– Дождь уже почти закончился, да, Мэтт?
– Вроде капает ещё…
– Ладно.
Дверь за спиной Птицы захлопывается, и за ней слышны четыре глухих шага по полуразрушенным ступеням. Комната приобретает прежний невозмутимый вид, как будто здесь и не было никакой музыки несколько минут назад. Дождь за окном уже почти умер – ещё несколько финальных аккордов, и он уйдёт с уличной сцены, озадаченно и обречённо, как пожилой музыкант, так и не дождавшийся своих аплодисментов. Матье некоторое время стоит перед картиной, которая уже не принадлежит ему, а потом резким движением правой руки открывает комод и достаёт оттуда наполовину пустую бутылку виски «Бим». Несколько секунд он крутит её в руках и вдруг с каким-то вздохом то ли тоски, то ли облегчения открывает её и делает глоток прямо из холодного горлышка. Теперь можно и закурить. Две стодолларовые бумажки так и лежат на столе, и Матье изредка поглядывает на них, словно опасаясь, что они исчезнут. Внезапно он хватает одну, втягивает голову в плечи и врывается в дверной проём навстречу уже наступившей новоорлеанской ночи. Переход на коду. В джазе это называют «тег». Окончание. Кульминация. Развязка.
Бар через дорогу ещё открыт, несмотря на то что посетителей почти не осталось. Джимми скучает за прилавком, то и дело подбрасывая в воздух пятицентовую монетку ногтем большого пальца.
– А, Матье, старик! Так быстро управился?
– Ерунда. Он оказался проще, чем я думал.
– А моя комиссия, а, брат?
Матье роется в карманах.
– Десятки хватит?
– Смотря сколько он отвалил тебе.
– Двести, Джим. Двести чёртовых баксов!
– Да ладно?!
– Ага. А, чего уж там, бери двадцать. И плесни-ка мне из той бутылки. Это, конечно, не бог весть что, но ничего лучше у тебя всё равно нет.
– Как скажешь, Матье. За счёт заведения, разумеется. Двести баксов! И что же за картину ты ему подсунул?
– Да так… Сам толком и не понял. Купил её пару месяцев назад у какого-то бодяги на рынке Ривер Роуд. Кажется, сторговался баксов за пятнадцать, а то и меньше. Неплохая прибыль, да, Джим?
– Совсем неплохая. А всё-таки, Матье, тебе не кажется, что он, это… переплатил чуток, а?
– Знаешь, Джим, я тебе вот что скажу. Каждый носит в себе что-то, за что ему приходится расплачиваться всю жизнь. Этот мужик – Барри, я думаю, он ещё дёшево отделался.
– Ну ладно. И что же там было, Матье? Ну, нарисовано?
– А мне-то откуда знать? Я же сто раз говорил тебе, чувак, я ни хрена не смыслю в искусстве.
