– Ну, как вы там?
Я услышала, как Кирилл щелкает зажигалкой, глубоко затягивается и выпускает дым. «Закурил? Нервничает? Да нет. С чего бы».
– Да как, нормально.
– Как погода? – поинтересовалась я, хотя мне, на самом деле, было совершенно наплевать. Хотелось чем-то заполнить пустоту, сердце бешено колотилось.
– Снег идет с утра, скоро поедем кататься на лыжах. А вот и она идет. Ну, что, с именинницей тебя! – радостно сообщил Кирилл и передал трубку дочке.
Тут я поймала ощущение нереальности происходящего: Кирилл общался со мной как-то слишком обычно. Как будто мы виделись только вчера, словно не было многих лет молчания и предательства, не было дорогих подарков, которые он передавал Наташе за моей спиной, не было другой семьи и других детей… Какой-то сюрреализм, ей-богу.
«Ну а чего я ждала, собственно? Ему этот разговор тоже в тягость, как и мне. А зачем он тогда снял трубку?!» Эти мысли не давали покоя, я обмусоливала их до самого вечера, хотя понимала, что забиваю голову ерундой.
– Привет, мам.
– С днем рождения, солнышко. Люблю тебя, желаю тебе, чтобы ты росла самой счастливой на свете. Обнимаю тебя и очень скучаю. Как ты там?
– У нас все хорошо.
Повисло неловкое молчание, такое же, как несколько минут назад с Кириллом.
– Чем вы там с папой занимаетесь?
– Сейчас пойдем собираться, потом поедем на трассу.
– Не боишься?
– Нет.
– Ну ладно, обнимаю тебя и целую, с днем рождения тебя еще раз.
– Пока.
Дочка положила трубку, и мне стало как-то не по себе. Она ни разу не сказала «спасибо», что любит меня или скучает. Это сильно ударило по моей и без того расшатанной самооценке, но я решила не придавать ее словам слишком большого значения. «Подростки – они все такие колючие. И вообще! Наверное, ей совсем не до меня сейчас, спешит скорее покататься на лыжах», – подумала я.
Мы больше не созванивались. Не хотелось навязываться Наташе, но после разговора остался на душе осадок. Сначала я думала, что надо бы перезвонить и сгладить этот неловкий эпизод, чтобы меньше нервничать до ее возвращения. На самом деле, мне бы было достаточно услышать радость в ее голосе (радость от того, что она общается со мной, а не едет на лыжную трассу; или просто почувствовать какую-то теплоту в интонации). Эти обрывки фраз меня просто добили.
Когда я росла, в нашем доме не допускалось такого отношения к старшим:
– Ты что себе позволяешь? Ты как со взрослыми разговариваешь? – пара таких замечаний, и я усвоила, что показывать свое истинное отношение запрещено. От этих претензий я, разумеется, никого резко не зауважала, наоборот, отвращение и злость копились во мне годами.
«И что, разве так лучше? Это же не настоящее почтение, а фальшивое. Нет уж, лучше пусть моя дочь говорит то, что думает, и остается сама собой», – подумала я.
Было такое чувство, что ей неприятно меня слышать, а сюда же добавился страх при звонке опять выйти на связь с Кириллом. Вновь придется делать вид, что у нас непринужденная беседа, а мне это ни к чему.
Я отправилась на кухню и включила электрический чайник. Затем сделала себе бутерброд с сыром и ветчиной, открыла дверцу шкафчика и достала коробку с лекарствами. Долго копалась в поисках нужного и, наконец, на самом дне обнаружила стеклянный флакончик с валерьянкой. Насыпала на ладонь шесть ярко-желтых таблеток, чтобы наверняка помогло (от одной никакого облегчения), и запила их водой.
