– Люблю остроту, – сказал нохчо.
Он положил кинжал на стол и начал чтение книги.
– Читать книгу – потягивать виски в кафе, через соломинку, пить водку или коньяк, – продолжил он. – А экранизация книги – то же самое, но просто пить, напиваться, бухать. Ну, слово – это соломинка.
– Не думаю, – ответила Нада, – слова – это червяки, читать – это умирать и лежать в гробу книги, пока тебя жрут червяки.
– А потом? – спросил Мага.
– Воскрешение эпилога. Захлопывание гроба и выход.
– Интересно вы говорите, – промолвил чеченец, – потому я подумал, что книга – это автобус, в нем строки – сиденья, водитель – это писатель. Книга везет. Герои входят, выходят, платят.
– Конечно, – сказала Нада, – ведь машины есть бейты. Мотор – писатель, багажник – читатель.
– Слишком много умности, – отметил чеченец, – от нее может стать мягкой кость.
– Мягкое сильнее всего, – не согласилась Нада.
Чеченец посмотрел на нее, достал лезвие из ножен, провел им по языку и покапал кровью на страницы американца.
– Понятно, – сказала Нада, – я поняла, откуда берутся рыбы: сидит женщина в начале всех рек и держит раскрытыми ноги.
– И из ее вагины выплывают все рыбы, – закончил мысль Мага.
– Да, – рассмеялась Нада.
– И вы так всегда общаетесь? – спросил их чеченец.
– Нет, только при жизни, – пояснила Нада. – Просто Карабах такое место, где говорить нужно так. А там, глядишь, все станут такими.
– Просто в Чечне не так, – встрепенулся чеченец, – там только лестницы.
– Конечно, – продолжил Мага, – Чечня – полное собрание сочинений Маяковского, тринадцать томов, разрыв двенадцати месяцев, расцепление их.
– Ну, если странно говорить, то скажите мне странно: что есть Арцах? – спросил чех.
– Рэмбо, – ответил Мага. – Мы внутри человека. В голове или в почках.
– Неплохие места, – отметила Нада.
Она полистала Абовяна и начала негромко его читать. Звук ее голоса наполнил библиотеку, как мясом желудок. «Пусть читает, приятно, воздушно, почти легко, так как если некий Вася сорвет болячку и бросит ее и ее съедят муравьи, то их будут звать Васями, пока они не съедят болячку, скажем, Петра. Поэтому вопрос в том, что откладывается на боках, а не в том, что вышло из них».
– Террорист – это тот, в ком взрывается сердце, в ком взрывается мозг – писатель, – сказал чеченец, прервав чтение Нады и размышления Маги.
– Терроризм – это работы Сёра, война или мир – почти все остальные картины. Не все знаю, конечно, – оживился Мага, – но могу сказать, что на днях видел сон, где воскрес немец из «Судьбы человека» и пытал меня.
– Какой немец? – удивилась Нада.
– Которого возил Соколов и сдал после русским.
– Ну вот он и отомстил тебе, – вмешался чеченец.
– А я Соколов?
– Тебе лучше знать, – вынес вердикт чеченец.
Все замолчали, поклевали глазами буквы, рассыпанные в книгах, насытились и откинулись на спинки стульев.
– Я вот подумал, – сказал чеченец, – Печорина же хотела убить девушка в Тамани, а он сбросил девушку в воду. Он же не прав. Это было признанием в любви с ее стороны. Он должен был расслабиться и получать удовольствие от смерти – оргазма. А после нее жениться на девушке и жить до ста лет.
Мага и Нада промолчали, посмотрев друг на друга тем, что вокруг глаз. Чеченец тоже больше не говорил. Он ворошил Хемингуэя, будто бы потрошил, после чего встал и ушел. Нада хмыкнула и открыла газету «Заря Карабаха», начала листать ее, отчего семечки – буквы – посыпались из нее. Тут же в открытое окно прилетели голуби и склевали все черные буквы.
