– Тебе приспичило, сам и сгоняй.
– Молодёжь, мать твою…
Коля замолкает. Не то чтобы обиделся он, просто, о чём со мной таким грубым и нечутким разговор вести. Получается, что не о чем, если я даже его элементарной утренней похмельной дрожжи по-человечьи посочувствовать не могу.
Мы заполняем вынужденную паузу, курим. Сидим у Колиного гаража-голубятни, который он недавно откуда-то притащил сюда к дому. Обыкновенный железный гараж, небольшой, старый, внутри его Коля старыми матрацами обшил, чтоб голуби зимой не мерзли. Голубей у него много: белые, сизари… гладкие, с лохмами на ногах, будто в сапогах с отворотами сидят на шестке…
Голубей Коля любит, а когда запустит всех их сразу в небо, – уставится вверх распахнутыми, голубыми с хитринкой глазами, такие обычно у детей бывают, когда увидят что-то радостное и необычное, – Гляди-гляди, парочка белых вверх пошла! Чисто самолёты!..
Вот и сейчас захожу в гараж-голубятню, вместо приветствия говорю, – Сидим…
– Сидеть сам будешь, когда посадят. – Это Коля. – А мы здесь делами заняты…
– Понятно, деловые… На двоих соображаете?
– А ты чё, третьим встрять хочешь? Сгоняй-ка за пивом!
– Тебе приспичило…
– А-а… – Коля машет рукой. – Молодежь… Дождёшься от тебя. Ладно…
Цыган бросает взгляд вверх, говорит нам с Нестеровым, – Гляди-гляди, белые… Самолёты!..
За голубями, конечно, лучше в хорошую погоду наблюдать, когда небо чистое, не такое как сегодня. Но даже на фоне этих темнеющих туч, парочка белых – просто красавцы, и тучи только подчёркивают контраст этого их полёта с громоздкой неуютной сиротливостью в природе и в душе. Нестеров с утра немногословен, а тут как-то вообще замолчал, задумался надолго, глядя в небо…
В 1988 назначили Нестерова командиром эскадрильи, а буквально месяца через два вызвали в штаб и сказали: «Так, ребята, готовьтесь, надо менять в Афгане полтавский полк!» Неожиданно прозвучало. Но приказы не обсуждают. «Вот – маршрут перелета. – Говорят. – Собирайтесь. И – вперед! Жить будете в гостинице, так что мягкие тапочки не забудьте…»
Как сейчас помнит Нестеров, прилетели на место, аэродромчик маленький. До них на этом аэродроме истребители базировались. Как садиться? Взлётно-посадочная полоса 2,5 км длиной на 32 м шириной, совсем даже не для тяжелых самолетов. Допустим, если сравнить, с Семипалатинской полосой, там 4 км на 80 м. А тут… Конечно, сложно было, но привыкли. Потом уже нормально и садились, и взлетали.
Маршруты там, в Афгане короткие складывались, потому летали не с полной нагрузкой: заправку керосина определяли по расчетному времени полета, и по боеприпасам – обычно брали две бомбы трехтонки или четыре полуторки. Вообще-то, 24 тонны на такой самолет навесить можно…
Бомбили в основном по ущельям. Сбросишь бомбы вниз – снег сойдет, и всех духов вместе с техникой в ущелье сдувает. Задача выполнена, путь для наземных войск свободен… Или еще дают им координаты, мол, база тут. А там – одни скалы, в них ходы да пещеры понаделаны. Ударишь по этим скалам, всё породой и засыплет. Говорят, те завалы, которые они с товарищами понаделали, лет тридцать разбирать надо…
Иногда Нестеров дома, когда один, фотографии афганские перебирает, впрочем, и без фотографий эти картины у него до сих пор перед глазами: вот бомба-девятитонка, когда она вниз уходит, самолет точно на волне вверх поднимает, а рядом с ней правый летчик Витя Стахов, Саша Голбенко, его заместитель, и он – Нестеров. Или вот, один летчик из их эскадрильи на цветную пленку снимал, пара в небе идет – красиво!..
