Небо нашей любви - страница 29

После слов сказанных Ферзем, мужики молча полезли в свои баулы. Кто достал горсть ржаных сухарей, кто сала, кто самосада рубленого вручную. Весь нехитрый мужицкий скарб перекочевывал на «шконку» молодого жигана, где тот умело закручивал «грев» в листы старых газет, которых было в камере вволю. После чего, разогрев в кружке парафиновую свечу, он обильно смочил связанные колбаски каторжанского «грева» расплавленным парафином.

– Санек, «коня» тащить, или будем ногами перебрасывать? – спросил один из арестантов по кличке Сивый.

– Давай Сивый, «коня» – так будет надежней! Давай ханыга, качай «парашу», – сказал он сидящему на первой наре неряшливого вида зашуганному крестьянину.

– А что мне делать, – спросил тот, трясясь от страха

– Будешь дед, толчок откачивать.

– Я не умею, – сказал тот, стараясь прикинуться дурачком.

– Я научу, – ответил Фирсан, и схватив с его головы шапку, кинул ее в парашу, куда отправлялись естественные надобности.– А теперь дед, давай гони шапкой, воду из сифона….

– А шапка?

– Хозяин тебе новую даст, –сказал Ферзь, и вся хата заржала.

Хилый дедок с козлиной бородкой подошел к «параше». Фирсанов три раза ударил кружкой по чугунному стояку, подавая сигнал на связь. Дождавшись ответа, дед взял шапку – ушанку в руку и, словно поршнем, резко выдавил воду из очка. Фирсанов встал на колени и проорал в освобожденное от воды жерло параши.

– Эй, «Шерстяной», гони коня на три метра!

Из чугунного стояка гулко, словно из преисподней, послышалось:

– Понял…. Готов!

– Давай Сивый, «коня»….

Сивый, откуда–то из–под нары, вытянул плетеную из шерстяных носков и свитеров самодельную веревку. К концу веревки были привязаны щепки, наструганные из продуктового ящика. Щепки располагались таким образом, что расстояние между ними было примерно не более шести сантиметров.

Дед ханыга аккуратно просунул в очко параши веревку, скрутив ее кольцами по периметру трубы. После чего, взяв ведро с запасом воды, резко вылил ее в трубу. Веревка, уносимая ее потоком, полетела на нижний этаж по чугунному стояку. От завихрения, создаваемого водяным потоком, щепки начали вращаться, наматывая веревки с третьего и первого этажа. В Какой-то миг веревки перекрутившись, намертво сцепились.

– Есть! – заорал Фирсан, натянув «коня», словно леску с попавшей на нее рыбой.

Зацепив на веревку «грев», он подал сигнал, и «Шерстяной», через чугунный стояк тюремной канализации, потянул его в свою камеру. Таким образом, запрещенная в камере смертников арестантская утварь как сало, табак, сухари, спички надежно перекочевала с третьего на первый этаж. Следом за отправленным «гревом», обратно от Ивана вернулась и предсмертная «малява».

Фирсан снял с «коня» «маляву» и, подойдя ближе к окну, прочитал:

«Воровской прогон»

Мир дому нашему и всему люду достойному в нем живущему!

Во благо хода воровского я, ниже обозначенный и коронованный вор «Шерстяной» –Смоленский, ставлю вас в курс, что сидящий в хате восемь три третьего корпуса «Американка», бродяга и мой подел Санек Фирсанов погоняло «Ферзь», объявляется жиганом с правом решать «людское» по всему централу.

В последний час, хочу проститься с вами братья каторжане и пожелать всем фарта в деле нашем.

Каторжане, суки, легавые спят и видят, как мы будем шинковать заточками козлов и петухов на зонах. Я призываю вас всех, уважать воровской ход и не давать врагам нашим мусорам творить беспредел и ломать кровью писанные воровские законы.