Нет, не новые вещи меня нынче тревожили. В конце концов, их все ожидает одна и та же судьба – быть выброшенными, когда начнётся эра порядка. Но зудящее беспокойство не уходило; теперь оно надоедливым подкожным паразитом переползло на загривок и чесалось там.
Чтобы успокоиться, я решил что-то написать. В любом углу моей берлоги на расстоянии вытянутой руки всегда лежали блокнот, карандаш, уголь, лист бумаги, кисть, краски, что угодно. Идея могла озарить в любую секунду, и терять драгоценные мгновения на поиски пишущих принадлежностей означало упустить пойманную удачу. Как говаривала моя склонная к эзотерике подружка, нужные вещи всегда должны быть на расстоянии действия ауры, которое она оценивала в три метра или что-то около того. То же самое она говорила и о людях, намекая на постоянное место жительства в моей берлоге, но встретила недвусмысленный отказ и отбыла щекотать ещё чью-то ауру. Толковали даже, что сложилось, и теперь они неразлучны, почти как сиамские близнецы.
Окинув ищущим взглядом радиус ауры, я застыл. Увиденное не укладывалось в голове, я не верил глазам и потёр их, желая убедиться, что не во сне и не в галлюцинации. Подкожный паразит исчез – как оказалось, он зудел именно об этом. О простой глубокой миске на столе. Стеклянная, потёртая, она притягивала взгляд, я наощупь протянул руку и щёлкнул выключателем, стараясь разглядеть всё в деталях.
Вчера, между первой и второй бутылкой, мне стало скучно, и я принялся смешивать старые краски в этой миске, стараясь найти новое интересное сочетание для картин. Кажется, я плеснул туда из бутылки… Может, добавил что-то ещё? Кажется, да. Бросал ради развлечения разный мусор. Собрал пыль со стола? Не помню. А зря. Я подошёл ближе и наклонился над миской.
В ней покоилась масса странного цвета. Не красный. Не розовый. Не синий. Не голубой. Не зелёный. Никакой из тех, что были доселе известны человеческому глазу. Цвет был прекрасен, он вбирал в себя остальные цвета и их оттенки – ярость красного, теплоту бежевого, отрешённость синего, тревожность жёлтого, покой зелёного, выдержанность чёрного… И ещё десятки и сотни других свойств, оттенков и смыслов. Он был идеален. Он был золотым сечением в мире цветов, недостижимым эталоном, который сейчас покоился в простой миске у меня на столе. Я решил назвать его. Я дал ему имя – Цвет.
Обретя имя, Цвет будто заиграл новыми красками. Мне казалось, что он жил сам по себе, словно обладая разумом и даже волей, но не умея контактировать с миром. Я решил помочь ему.
Я взял лист бумаги и окунул в Цвет палец. Я нарисовал пальцем линию на листе. Это оказалось восхитительно. Я прильнул взглядом к линии и долго не мог отвести глаз. Она была идеальна – не ровная, с едва заметным искривлением посередине, там, где дрогнула рука. Искривление добавляло линии реальности, изюминки, перчинки, если можно так сказать. А главное – линия была наполнена Цветом, она буквально дышала им. На миг я ощутил, что через Цвет со мной будто говорит сам Создатель. Словно я постиг изначальную суть Вселенной, проник мысленным взором на триллионы лет назад, когда не было ничего, кроме вечной пустоты. И Цвета, которым была заполнена вечная пустота. Именно из него появились другие цвета, да и не только они – понятия времени, пространства, самого бытия зародились в Цвете и наполнялись им по сей день. А я сумел прорвать тонкую грань между мирами и впустить крошечную каплю Цвета в существующую реальность.
