Матушка с отцом ушли в церковь. Сегодня светлый праздник – Преображение Господне, а Илья сидит под образами и задумчиво глядит на маленький, тёплый огонёк, и вот он уже не здесь, на постылой лавке, а там, за далёким морем, в горах…
«И по прошествии дней шести взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна и возвёл на гору высокую особо их одних, и преобразился пред ними: одежды Его сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить.
И явился им Илия с Моисеем и беседовали с Иисусом.
При сём Пётр сказал Иисусу: «Равви! Хорошо нам здесь быть, сделаем три кущи: Тебе одну, Моисею одну и одну Илии».
Ибо не знал, что сказать, потому что они были в страхе.
И явилось облако, осеняющее их, и из облака исшёл глас, глаголющий:
– Сей есть сын Мой возлюбленный, Его слушайте.
И, внезапно посмотревши вокруг, никого более с собой не видели, кроме одного Иисуса.
Когда же сходили они с горы, Он не велел никому рассказывать о том, что видели, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мёртвых.
И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит: «воскреснуть из мёртвых»[5].
Внезапно в тишине громко скрипнули ступени, и кто-то сказал из-за двери:
– Эй, люди добрые! Пустите Христа ради паломника[6] переночевать.
– Входи, входи, мил человек, – обрадовался Илья.
В избу бодро шагнул маленький сухонький старичок с длинной седой бородой, поставил у стены посох и снял пыльный колпак. Илья невольную улыбку ладонью прикрыл – голова старика на облупленную крашенку[7] стала похожа, снизу, до бровей, коричневая от загара, а острая лысина нежно-белая.
Трижды перекрестился дед, поклонился в пояс, весело глянул на Илью и сказал:
– Ну, Илья, чем путника дорогого-нежданного угощать будешь?
– Да откуда ты меня знаешь? – удивился Илья.
– Э-э, пока из Киева шёл, стольких людей повидал-послушал! А муромский люд всё про твоё страстнотерпное сидение много рассказывал.
– Эка чего удумали! – смутился Илья.
– Да ты не красней, как девица. Подвиг твой людям нужен. Да… Вот я где, думаешь, побывал? В самом Киево-Печерском монастыре. Тамошние старцы-монахи своей праведной жизнью такие Божьи чудеса являют, что наше житьё рядом с ними одно вяканье и ковырянье.
Илья недоверчиво усмехнулся.
– Истинную правду говорю! – торопливо перекрестился дед. – Я б тебе такого порассказывал, да только вишь какое дело – рассказывал ка моя проголодалась.
– Ах ты, Господи! – всполошился Илья. – Что ж это я, недотёпа! Возьми, дедунь, в печи чего хочешь и ешь вдоволь.
А старичок, видать, исполнительный был, с первого разу такие просьбы беспрекословно исполнял. Мигом из тёплой печи ухватом горшок каши выволок, хлебушек из тряпицы развернул, луковицу скоро очистил, перекрестился, и пяти минут не прошло, как полгоршка в своё тщедушное тело уместил. Ложку облизал, крошки со стола в ладонь смахнул и туда же, в «рассказывалку».
– А теперь, – говорит, – слушай, Илюша, истинные сказания про печерских чудотворных старцев.
И так строго на Илью глянул, что он невольно на лавке выпрямился.
– Преподобный Антоний, тот, что основал этот монастырь, сначала на Афонскую святую гору пришёл и так воспламенился любовью к Богу, что стал умолять тамошнего игумена постричь его в монахи. А игумен, предвидя его будущую святую жизнь, постриг его.
Прошло немало времени, призывает этот игумен Антония и говорит: «Было мне нынче повелено от Бога идти тебе на Русь, в Киев. Иди с миром».
