Читать онлайн Георгий Юдин - Нечаянная радость. Христианские рассказы,сказки, притчи

© Г. Юдин. Текст, послесловие, 1998

© Г. Юдин. Рисунки, 1998

© В. Крупин. Предисловие, 1998

© С. Любаев. Оформление серии, 1996

Душеполезное чтение – этими словами ранее обозначали тот род литературы, который служил мостиком между нашей обычной, мирской, жизнью и жизнью духовной, воцерковлённой. Сейчас такая литература возвращается к нам, переиздаётся много необходимых книг. И этого хватило бы, но наши читатели, не по своей вине, а по общему нашему несчастию, далеко ушли от восприятия прежде написанных книг. Многие слова воспринимаются устаревшими, многие обороты речи – старомодными. Ускоренная жизнь рождает торопливую речь. С этим нельзя не считаться. Но надо всячески бороться за то, чтобы язык предков был близок и понятен нам. Ведь понятно же нам богослужение. Только ленивые и не любящие церковь люди могут требовать перехода богослужебного языка на современный язык. А что непонятного в церковнославянском языке? Отстой в церкви десять утренних и десять вечерних служб со вниманием и смирением – и всё станет ясно. Мы же не молитву к себе подтаскиваем, а поднимаемся до неё.

Конечно, язык литературный должен быть понятен сразу и всем. И поэтому задача пишущих на духовные темы очень сложна: говорить доступно о высоких понятиях трудно – это особый дар. И вот как раз перед вами книга, которая соединяет в себе необходимое единство простоты речи и её духовного звучания. Вдобавок и ещё радость – автор текста является и автором оформления, рисунков в книге.

Может, только сам Георгий Юдин знает, когда и какой в нём ранее объявился дар: художнический или дар писательский. Но, по евангельской притче о талантах, наш автор не зарыл в землю ни тот, ни другой. Зная, что всякое дарование даётся для того, чтобы употребить его во славу Божию, Георгий Юдин всю жизнь пишет и рисует одну тему, одну свою любовь – Православную Россию. В его книгах, как живые, беседуют с нами святые подвижники веры Христовой, мученики и мученицы, проходят по страницам отблески событий русской истории… А эта книга, «Нечаянная радость», – особая для Георгия Юдина. В ней собраны судьбы многих и многих людей. Иногда действие уносит нас в далёкое прошлое, иногда герои – наши современники, но все они входят в наше сознание как реально живущие в земной или вечной жизни. Для Господа нет времён, у Него все живы.

До слёз волнует рассказ о том, как девочка Маша, Мария, впервые приходит в церковь («Плачущий ангел»), как она по просьбе бабушки даёт деньги на восстановление храма, как узнаёт, что этот храм разрушал её дедушка, и как просит у Господа простить раба Божия Ивана. «Дорогой Господи! – с верой сказала Маша. – Не ругай на небе моего дедушку. Прости его. А я Тебя буду любить сильно-сильно. Всю жизнь». Молитва девочки тем более значительна, что день этот – день Рождества Христова, и в церкви батюшка говорит: «Не только Христос сегодня родился, но ещё одна христианская душа».

Нет необходимости рассказывать о книге – она перед вами. Простота её – следствие таланта автора. Её нравоучительность ненавязчива, а совершенно естественно вытекает из содержания как условие высоконравственной жизни. Читаешь книгу – и не видишь слов, строк, абзацев, видишь жизнь, участником которой становишься. Конечно, когда узнаёшь о страданиях людей, жить становится не легче, а тяжелее. Но это и есть условие духовной жизни, духовность определяет сострадание чужой боли. Очищает душу не только страдание, но и сострадание.

Пожелаем автору новых книг, а всем нам – встреч с ними.

«Великий князь киевский Владимир, креститель Руси, дабы укрепить свою власть и величие по всей Русской земле, повелел двенадцати сыновьям своим сесть князьями в двенадцати великих городах. Князю Борису отдал Ростов, а князю Глебу град Муром.

И когда пришёл Глеб ко граду Мурому, то неверные и жестокие язычники, жившие там, не приняли его к себе на княжение и не крестились, а сопротивлялись ему. Он же, не гневясь на них, отъехал от города на реку Ишню и там пребывал.

По смерти же великого князя Владимира в лето 6523 (год 1015) на княжение в Киеве не по чину сел окаянный Святополк, пасынок Владимира. В тот же день дьявол, исконный враг всего доброго, вселился в Святополка и внушил ему перебить всех братьев, всех наследников отца своего.

Отверз Святополк скверные уста и вскричал злобным голосом своей дружине: «Идите тайно и где встретите брата моего Бориса, убейте его!»

И они обещали ему и, найдя князя Бориса в своём стане на реке Альте, ворвались в шатёр и безжалостно пронзили тело святого копьями.

Поганый же змей, злосмрадный сатана, стал подстрекать окаянного Святополка на большее злодеяние. И послал Святополк своих слуг, безжалостных убийц, к юному князю Глебу, и, как ни молил князь не губить его безвинной жизни, были они глухи.

Тогда, преклонив колена, взглянул Глеб на убийц со слезами и кротко молвил: «Раз уж начали, приступивши, свершите то, на что посланы».

И, по приказу треклятого Горясера, повар Глебов, по имени Торчин, выхватил нож и блаженного зарезал, как агнца непорочного и невинного.

Было это в 5 день месяца сентября».

Злосмрадный змей, от Адама и Евы чинящий зло людям, учуял своим поганым нутром, что под древним городом Муромом, в селе Карачарове, у простых родителей родился чудо-мальчик, будущий сильномогучий богатырь Илья Муромец.

Затрепетал, затрясся змей, завертелся от страха на своём свёрнутом в кольца хвосте. Ведь силой, данной ему самим сатаной, мог он видеть вперед, через многие годы, что малец этот родился ему на погибель.

– Изведу-у-у!! Огнём спалю-у-у! Пепел в лапе сожму и над пучиной морской развею-у-у! – завывал от ужаса и злобы поганый змей, когда со свистом мчался по небу к Мурому.

Муромский люд, в язычестве живущий, боязливо косился на мрачное небо и испуганно бормотал:

– Эка туча, невиданна, страшна, сиза и огромна, наш град под себя подминает. Заслони нас, Стрибог, от Перуновых огненных стрел! – И по избам, топоча лаптями, зайцами упрыгали.

Немногие же христиане Бога о пощаде молили, и услышал Господь их молитву. Зарокотал с небес и обрушил на землю такой страшный, тяжкий гром, что из Оки рыбацкие ладьи на берег выбросило. И тотчас синие молнии ярко вспыхнули и затрепетали в мрачной утробе тучи. То Божьи Ангелы с гневом на дьявола глянули.

Муромский народ с перепугу окна-двери наглухо захлопнул, на дубовые засовы ворота заложил, порожние вёдра, бадьи и горшки вверх дном перевернул, чтобы в них черти от Божьего гнева не юркнули.

А младенца Илюши изба незатворенной осталась. Отец на покосе был, а мать пелёнки в Оке полоскала и видела, как горячие, сверкающие молнии разорвали зловещую тучу на тысячи кусков и один сгусток тьмы пал вниз и черным вороном стремительно влетел в открытую избу.

Охнула Ефросинья, уронила в реку полосканье и, не чуя под собой ног, побежала к дому, а из горницы, чуть не опрокинув её наземь, злосмрадный змей с шумом вон вылетел.

Дрожащими от страха руками схватилась Ефросинья за зыбку и увидела, что нет в ней Илюши, а лежит он на полу в вышитой рубашонке, живой, но неподвижный и белый как мел…

С той поры как испортил Илью поганый змей, отнялись у него руки и ноги и не мог он ни ходить, ни лёгкой работы рукам дать, а только сидел на лавке и с великой тоской молча в пол глядел.

В первые годы матушка с батюшкой чем только его не лечили, какими травами горькими не поили, а всё напрасно.

Чёрными ночами на коленях молила Ефросинья молчаливого Бога:

– Боже! Создатель всех тварей, Ты содеял меня достойной быть матерью семейства. Благость Твоя даровала мне сына, и я дерзаю сказать: «Он Твой, Господи!», потому что Ты даровал ему бытие и оживотворил его душою бессмертною.

Судья Праведный, наказывающий детей за грехи родителей до третьего и четвёртого рода, отврати такую кару от сына моего, не наказывай его за грехи мои, но окропи его росой благодати и святости. Карай его, но и милуй, направляй на путь, благоугодный Тебе, но не отвергай его от лица Твоего!

Да ходит Ангел Твой с ним и сохранит его от всякого несчастья.

А однажды, отчаявшись и Бога-заступника забыв, привела ночью в избу столетнего колдуна-волхва. Люди боязливо о нём говорили, что он не только лечит, но и порчу навести может.

Пришёл ведун, позвякивая медными оберегами на груди, сумрачно, из-под нависших бровей глянул на бледную от страха Ефросинью и, ни слова не говоря, стал раскладывать на полу вокруг Илюшиной зыбки сушёных лягушек, ящериц, белые волчьи зубы, пахнущие сладким дурманом сухие травы и тайные, волшебные порошки в чёрных мешочках.

Потом достал из-за пазухи жёлтую куриную лапу и, стуча ею по тёмным брёвнам избы, забормотал страшные заклинания, от которых две чёрные свечи на столе то внезапно вспыхивали, то вдруг гасли.

– Силою, мне данной самим Стрибогом, отыде, чёрная немочь, язва, порча, свербица, трясовица, от дому сего!

Силою, мне данной Даждьбогом, отыде, язва, порча, губительство, от дверей и от всех четырёх углов!

Нет вам здесь чести, места и покою! Выползайте из всех щелей дома этого и из тела младенца, смертоносные язвы, губительная ворожба и злая порча, и бегите отсюда в болотные топи, где ваш настоящий приют, и сгнить вам там и назад не воротиться!!

И так ведун распалился – в трясучку впал. Белыми бельмами в темноте, как филин ночной, сверкает, зубами клацает и плюётся во все углы.

У Ефросиньи от страха спина деревянной стала, и чудится ей, что и впрямь из всех щелей, извиваясь по-змеиному, какая-то скользкая нечисть повылазила. От ужаса шевельнуться не может, но когда осатаневший дед стал к Илюшеньке, завывая, подскакивать, опомнилась, выхватила мальца из зыбки, выскочила в ночь и, не разбирая дороги, к тихой, доброй Оке побежала.

До самого рассвета, прижав к себе сына, ходила она взад и вперёд по берегу, вздрагивая и поёживаясь от пережитого страха и ночного хлада. Когда же на взгорке дьяк в било ударил, перекрестилась и понесла сына в маленькую деревянную церковку. Здесь, на слёзной исповеди, всё без утайки отцу Власию поведала.

Он же сокрушённо качал головой, тяжело вздыхал и, крестясь, восклицал:

– Господи, грех-то какой! Да кто дал волхвам власть изгонять нечистого духа? Ведь это делал только Иисус Христос Своим словом и те, кого Он на это сподобил.

– Да ведь он, батюшка, какие-то особые молитвы шептал, сама слышала, – всхлипывала несчастная мать.

– Вот-вот! Молитвы ведунов не молитвы вовсе, а кощунство. Молитвы у нас все в церковных книгах записаны, а особых молитв нет. До каких же пор в язычестве пребывать будете? Худо, худо живёте, не ведаете Божеских книг и оттого не содрогаетесь. А вот ежели плясцы и гудцы[1] зовут на игрище, то все туда бегут, радуясь, и весь тот день стоят там, позорясь.

Когда же зову вас в церковь, вы зеваете, чешетесь, потягиваетесь и речёте: «Дождь» или «Студёно». А на позорищах[2] и дождь, и ветер, и метель, но все радуются. В церкви же и сухо и безветрие, а не идёте – ленитесь.

Потом вздохнул и всем немногим, кто был в церкви, простил ведомые и неведомые грехи, а к Илюшиным губам осторожно крест приложил.

Эх, летят годки быстрыми птицами, кому в радость, а кому в тягость. Двадцатый год уж Илья сиднем в избе на лавке сидит.