– Хотя до сих пор ведутся споры, можно ли считать испанского мустанга местным видом или чужеродным. Вроде как этот вид развился в Новом Свете, потом часть популяции пересекла Берингов пролив и осела в Евразии, а в Америке тем временем лошади вымерли.
Роуз навострила уши.
– Значит, девочки и с научной точки зрения рассмотрели вопрос?
– Ну… наверно, – нахмурил брови Гарет.
– На плакате я не видела истории о происхождении лошадей.
– Эмма Зи решила, что там и так всего полно.
– А может, вставить это куда-нибудь на боковушку? – предложила Роуз. – Историческая биология сейчас в моде.
– А тебе не кажется, что все это перебор?
– Что ты имеешь в виду?
Муж пожал плечами.
– Ну… все эти навороты. Кому мешали старые добрые рефераты по книгам?
Что больше всего раздражало Роуз в муже, так это его всегдашние приливы ностальгии по жизни без современных технологий. В такие минуты Гарет напоминал Роуз ее отца. Кому мешали старые добрые дисковые телефоны? Старые добрые печатные машинки? Старая добрая ручная коробка передач?
Женщина поднесла к губам фарфоровую чашу с мисо-супом.
– День истории – это особого рода соревнование, – сказала она в перерыве между глотками, – как и все остальное. Но Флора Уилсон-Бьянки прошла на общегосударственный уровень со своим проектом о культуре Анасази, и я считаю, у девочек есть все шансы выйти со своей лошадиной темой хотя бы на уровень штата.
Гарет вздернул бровь.
– Что не так? – осведомилась жена.
– На уровень штата? Им одиннадцать лет, Роуз.
– М-м…
Она сделала глоток побольше.
Гарет порой был таким святошей! Видно, считал, что положение отца, ведущего домашнее хозяйство, дает ему право не принимать всерьез заботу Роуз о развитии и образовании дочки, ставить под вопрос ее предложения касательно воспитания. Он вел себя так, что Роуз чувствовала себя виноватой уже в том, что вообще высказывала какие-либо предложения. У них были абсолютно разные подходы в вопросах родительства. Однажды Гарет взбесил ее, описав ситуацию как «философ против курицы-наседки». Именно эти расхождения в итоге заставили супругов летом обратиться к психологу.
Роуз еще могла смириться с пассивностью Гарета в роли мужа, к тому, что она не получала от мужа так необходимой близости и страсти. В конце концов, у Роуз были и настоящие подруги, и любимая работа. Но когда дело касалось дочери, Роуз боялась, что ощущение неуспеха и застоя Гарета отразится на Кью, что попустительство мужа уже накладывает отпечаток на разум и тело дочери: будь то бесконечные булочки и печенья, которые Гарет пек для Эммы на перекус после школы, или его бездумное потакание желаниям дочери (например, он ничего не делал, когда девочка по третьему кругу перечитывала «Гарри Поттера», притом что мог бы использовать ненасытную страсть Эммы Кью к чтению и подсунуть ей что-нибудь новое, поинтереснее и посложнее). Конечно, жить в такой пароварке, как Кристал, для детей непросто, но на собственном опыте обучения и работы Роуз знала: большинство событий можно контролировать, нужно только усердно работать и планировать на будущее. Роуз все еще лелеяла надежду, что терапия поможет Гарету увидеть преимущества более управляемого подхода.
– Что нового в больнице? – спросил муж.
Снова вернулись на нейтральную территорию, точно по сценарию. Как мило. Роуз ответила:
– Несколько тяжелых пациентов.
– На следующей неделе возвращаешься в лабораторию?
