– Чем?
– Прессом!
– Да нет его, пресса!
– А ты подтяни тем, что есть!
Люся сильно подтянула живот. Да уж, блузка тесновата. Но все-таки – совсем другое дело!
– Я не смогу целый день так ходить! Я ведь даже вдохнуть толком не могу!
– А ты не пузом дыши, а грудью – она-то у тебя вон какая! – произнесла я, желая подбодрить девушку.
Она расплылась в беззащитной улыбке:
– Да, ты тоже заметила? Как давно мне этого не говорили! А как тебя зовут-то?
– Ольга.
Люся какое-то время улыбалась, а потом вслух прошептала:
– Боже мой, с кем я разговариваю! Срочно к Федоровне!
А я не унималась:
– Да погоди ты! Заколка есть?
– А? Что? Да, где-то есть.
И она начала рыться в ящике с бельем. Я возмутилась:
– Люсь, а у тебя туалетный столик есть? Ну или хоть тумбочка для всякой мелочевки?
Она явно растерялась:
– Что? Нет. Это ведь не мой дом… Да и зачем она мне?
– Ну как же… Ты же женщина! Расчески, заколки, косметика…
– Ой, да мне не до того.
– Это ты зря. Распусти волосы. Распусти волосы, тебе говорю! – и я попыталась поднять ее руку. К моему и ее изумлению, у меня это получилось. Я содрала резинку с волос и каштановые чуть вьющиеся локоны рассыпались по плечам.
– Распуши немного, еще! Чтобы было видно, что они вьются, чтоб была видна их мягкость. Зачем же их затягивать?
– А так я похожа на гриб…
– Да, есть немного. Подбери боковые волосы и заколи сзади, немного удлиним лицо… Да не затягивай, просто заколи! Ну вот, а теперь – живот поджать, глазам сиять и вперед! Стоп, а что это у тебя на ногах – ты так в тапках и пойдешь?
– Нет, но туфли я уже на выходе обую.
– Н-да? Ну ладно. Вперед, красотка, выше подбородок, весь мир у твоих ног!
Мне очень хотелось поддержать эту несчастную женщину, после увиденного и прочувствованного воспоминания она стала мне …родной. И мы вышли из комнаты.
На застекленной террасе на длинном столе нас ожидала большая тарелка с румяными оладьями. Наш общий желудок сжался в радостном предвкушении. За столом сидел Люсин хахаль и уплетал оладьи со сметаной. Увидев нас, он замер. Люся до боли в мышцах напрягла живот и остановилась, взволнованно дыша, в предвкушении его реакции. В умытом и одетом состоянии он был очень даже ничего. С явным интересом ее осмотрев, он спросил:
– Люсь, ты куда-то собралась? Или праздник какой?
Люся стояла в ступоре, а я подумала:
– Да улыбнись же, улыбнись!
Она никак не отреагировала, тогда я попыталась сама. Это оказалось невероятно трудным делом, гораздо более трудным, чем вскочить с кровати или сдернуть резинку с волос. Наверное, улыбаться может только хозяин тела. Кое-как подтянув уголки губ кверху, я успокаивающе, как могла ласково, произнесла:
– Нет, Сереж, никакого праздника.
Он еще внимательнее на нас посмотрел, явно заинтригованный. Откуда-то справа вышла пожилая худощавая женщина и неприязненно произнесла:
– Людмила, сегодня утром я опять нашла волос в умывальнике. Потрудись быть аккуратнее.
Я почувствовала страшную усталость и опустошение – казалось, эта женщина одним своим появлением высосала всю радость жизни Люси, которая молчала и вслух и про себя. Я распрямила ее опустившиеся плечи, развернулась к карге и нарочито вежливо ответила:
– И вам тоже доброго утра! Потружусь.
Карга удивленно двинула бровями и прищурилась – явно приняла вызов. Люся устало шепнула:
«Это не просто карга, а моя свекровь, Зинаида Карловна.»
Ах вон оно что! Ну что ж, посмотрим. Я думала, что Люся наконец присядет позавтракать, но она вдруг повернула не к столу, а в противоположную сторону. Ее сердце забилось чаще и сжалось от щемящей нежности, да так, что я оторопела – еще никогда в жизни я не испытывала чувства подобной силы…
