Нефритовый слон - страница 8

– Не надо. Пожалуйста. Подари мне этот вечер, подари право делать тебе комплименты, любоваться тобой так, как ты того заслуживаешь, не сдерживать радости от того, что сейчас я здесь именно с тобой.

Просто позволь мне недолго побыть собой…

– Побыть собой? Что это значит?

Я зло оскалилась и не знаю, хочу ли получить ответ на свой вопрос или не хочу.

И снова мне кажется, я вижу, как гаснет свет в глубине его карих глаз.

– Ничего не значит. Приятного аппетита.

– Приятного аппетита желает повар, приготовивший еду, тем, кого он угощает. А эта дурацкая традиция желать приятного аппетита всем подряд, особенно сидя в ресторане, выглядит и звучит нелепо.

Где-то я давным-давно об этом читала.

Он молча смотрит на меня растерянно. Потом опускает взгляд на роскошный плов.

– Хочешь попробовать?

– Не хочу.

– Таша…

– Да что ж за…

– Таша, хочешь, я сейчас при всех перед тобой на колени встану?

Я буквально застываю с вилкой в руке.

– В смысле?

– В прямом. Что мне нужно сделать, чтобы ты сжалилась надо мной?

«Сдохнуть».

– Ненадолго?

– Ничего. Ладно, не буду портить себе аппетит. Но не пялься на меня, хватит. Или тебе десяти лет для этого было мало?

Упрашивать меня бесполезно.

Мы едим в тишине, он таки угостил меня пловом (одной большой порции на двоих – вполне достаточно, чтобы наесться досыта). Я приняла его лишь потому, что это была изначальная договоренность, мы все блюда поделим пополам.

И всё равно к тому моменту, когда нам приносят горячие напитки (у него эспрессо, у меня дабл-капучино), он снова бросает на меня такие взгляды, будто все последние десять лет я не была для него одной из овечек в стаде, которое он пас, и которую выбрал согревать ему постель, а действительно любимой женщиной. Любимой, родной, ненаглядной.

Родной… Вот это слово снова, как ночью в машине, будит какое-то воспоминание. Кажется, в своей бытовке он называл меня «Родная», и хотел назвать меня так и в дороге.

«Родная» совсем не подходит в качестве обращения к временной подстилке.

Ну да, приходится признать, мы оба состояли в глубоко созависимых, больных отношениях.

Где у меня Стокгольмский Синдром, у него… привязанность к своей жертве?

– Хорошо.

– Что? Ты о чем?

–Ты просил закопать топор войны. На время. Хорошо. Я сделаю вид, что мы просто ужинаем вместе, добрые друзья, знакомые или коллеги. Но сначала ответь мне на вопрос.

Тут я понижаю голос, а он тянется ко мне через стол.

– На какой вопрос?

Он тоже говорит негромко.

– На тот, на который я не могу найти ответ. Что я для тебя? У тебя действительно зависимость от меня?

На миг он прячет от меня глаза, прикрывая их, а через секунду смотрит на меня так, как я не помню, смотрел ли раньше хоть когда-нибудь.

– Ты для меня хозяйка. Ты моя хозяйка, а я твой верный пес.

В голове тут же звучит строчка из песни «Агаты Кристи» «Опиум для никого»: «Ты будешь мертвая принцесса, а я твой верный пес».

Ну да, он же спросил меня вчера, «Тебе помешает твой верный пес?»

– В таком случае, не боишься, что я начну относиться к тебе как к псу?

– Что это значит?

– Захочу, за ухом почешу. Захочу, пну в живот. Захочу, приласкаю. Захочу, на цепь посажу. Захочу, накажу. Согласен?

Карие глаза выразительно смотрят на меня. Он согласен.

– Ладно. За ответ спасибо. Пока мы тут, притворимся, что нас не связывает… трудовой лагерь. Ты не надсмотрщик, я не рабыня.

Теперь можешь любоваться мной сколько влезет.

Договорив, опускаю руку в карман ветровки, и обнимаю пальцами свой талисман, нефритового слона. «Я всё сделала правильно?»