Хэммонд счел, что она даже чересчур велика.
– Нехорошо, если принц подумает, что у нас места больше, чем у него. – В итоге переборки подвинули футов на шесть, и в каюте с составленными вместе столами стало довольно тесно.
Райли, получивший за Отчаянного почти столь же щедрую премию, как и сам Лоуренс, мог себе позволить хороший стол, но для такой оказии ему потребовалась чуть ли не вся мебель, бывшая на борту. Оправившись от шока после того, как китайцы частично приняли его приглашение, капитан позвал еще лейтенантов Лоуренса, собственных мичманов и всех, кто предположительно мог поддержать цивилизованный разговор.
– Но ведь принц не придет, – заметил Хэммонд, – а другие, если не считать переводчика, и десяти слов по-английски не свяжут.
– Значит, будем беседовать между собой, чтобы не сидеть в надутом молчании, – возразил Райли.
Но надежды его не сбылись. Как только прибыли гости, воцарилось то самое молчание, которого он так опасался. Китайцы, несмотря на присутствие переводчика, ни слова не соизволили проронить. Лю Бао тоже не явился, а Шун Кай, единственный представитель посольства, ограничился формальным приветствием. После этого он только и делал, что изучал фок-мачту, расписанную желтыми полосами. Она проходила через потолок и середину стола; посол заглянул даже под скатерть, чтобы осмотреть уходящую под палубу нижнюю часть.
Райли выделил правую сторону стола исключительно для китайцев и проводил их на эти места, но они не пожелали занять их. Британцы, уже начавшие рассаживаться, замерли на полпути в самых разнообразных позах. Растерянный капитан повторил приглашение – ему пришлось сделать это еще несколько раз, прежде чем гости опустились на стулья. Начало было не из удачных и не побуждало к беседе.
Офицеры сосредоточились на еде, но хорошие манеры и здесь выручили их ненадолго. Китайцы принесли с собой лакированные палочки и пользовались ими вместо ножей и вилок. Британцы, завороженные этим искусством, невольно принялись наблюдать, как те управляются с каждым подаваемым блюдом. Большие ломти жареной бараньей ноги гостей несколько озадачили, но затем один молодой человек, опять-таки при помощи палочек, свернул свой кусок и съел его в три приема, подав пример остальным.
Трип, самый младший из мичманов Райли, толстый отрок двенадцати лет (его приняли на борт благодаря тому, что в их семействе числилось трое членов Парламента, и пригласили больше в воспитательных целях), стал подражать им, перевернув нож и вилку, но лишь причинил этим ущерб своим бриджам. Место на дальнем конце стола делало его недосягаемым для суровых взглядов, а соседи таращились на китайцев и не обращали на него никакого внимания.
Райли, силясь отвлечь Шун Кая от проделок мальчишки, поднял бокал и произнес, кося краем глаза на Хэммонда:
– Ваше здоровье, сэр.
Хэммонд перевел, и Шун Кай, учтиво кивнув, слегка пригубил свое вино (мадера, подкрепленная бренди, предназначалась как раз для долгих морских переходов). Застолье на какое-то время сделалось веселее: офицеры, вспомнив о своем долге, начали поднимать тосты за других гостей. Перевода это не требовало, и кивки с улыбками начали перелетать через стол. Хэммонд рядом с Лоуренсом чуть слышно перевел дух и впервые проглотил что-то.
Лоуренс сознавал, что плохо помогает хозяевам – но его больная нога упиралась в козлы, не позволявшие ее вытянуть, а голова, хотя пил он до неприличия мало, сильно отяжелела. Он тратил все силы на то, чтобы вовсе не оконфузиться, и намеревался потом извиниться перед Райли за свое несветское поведение.
