– Тихо, Никифор, тихо, – отодвинув занавеску, прикрывая стекло лампы рукой, появилась перед ним женщина. В колеблющем свете он увидел Татьяну, родную сестру, умершей жены, чей дом стоял рядом с его собственным домом. Их дома разделяли несколько метров, да полоса густо разросшихся плодовых кустарников на них.
– Татьяна, а как я у тебя оказался? – спросил старик.
–Так решили мы тебя ко мне под пригляд. Люди помогли, принесли. Чтоб ты сейчас один – то делал? – ответила Татьяна, ставя лампу на табуретку, присаживаясь на краешек койки.
– Сильно меня, ворог-то шибанул?
–Повезло тебе. Ружье-то по лбу скользнуло, кожу только содрало. Со всей силы ведь бил, убить ведь мог. Молодой, силы некуда девать.
– Повезло Татьяна, – везучий я выходит. Сколько раз убивали, а я все живу. Бережет меня ангел – хранитель мой, – невесело усмехнулся старик, вспоминая…
15
Первый раз, его попытался убить, японский солдат, в атаке на деревню Сандепу. Он бежал ему навстречу, держа у пояса винтовку, с примкнутым широким ножевым штыком. Видно опытным солдатом был японец.
Отбив его винтовку в сторону он сделал выпад. Спасло его чудо – враг поскользнулся на промерзшей бесснежной земле, и его длинный штык, способный проткнуть насквозь, лишь скользнул по ребру, пропоров бок. Падая, он каким-то невероятным усилием сумел дотянуться до лежащего японца, игольчатым штыком «мосинки». Они так и лежали рядышком, смотря друг на друга. Навсегда ему врезались в память медленно, затягивающие смертельной пленкой, потухающие глаза умирающего японца. Когда русский полк, отхлынув назад в результате безуспешной атаки на маньчжурскую деревню, его промерзшего насквозь в обледенелой, заскорузлой от крови шинели, подобрали однополчане, он уже был готов к расставанию с жизнью.
В госпитале, по завязку набитому ранеными, ему наскоро заштопали бок, дали недельку отлежаться, и отправили назад в полк, велев присматривать за раной и ходить на перевязку в полковой лазарет.
Второй раз на его жизнь посягали уже немцы, когда он, уже младший унтер – офицер, кавалер солдатского «Георгия», вырывался со своей частью из окружения под Вильно. Он, почувствовал удар в спину, даже не успел упасть. И опять его спасли, вынесли из-под шквального огня, укрепленных позиций германцев, его боевые товарищи.
Везло ему несказанно. То ли повезло на товарищей, то ли просто истово молились за него, оставшиеся дома мать и жена. Или может, очень ждал его с фронта, родившийся без него, их с Антониной, первенец Гришка. На излете уже была ударившая под лопатку пуля.
Изнеможенный, казалось до смерти, уставший врач, просто щипцами выдернул ее, показав ему со словами, – Хороший хранитель у тебя, солдат, остановил твою смертушку.
С войны не дезертировал. Ушел лишь после того, как их командир, лично не раз, поднимающий полк в атаку, застрелился. Застрелился, перед этим отказав посланцам Керенского.
Они приехали с приказом, развернуть полк на подавление тонущего в безумных волнах революции Петрограда.
После похорон, уважаемого солдатами командира, больше половины полка, прихватив оружие, разошлись по домам. Подумав, покинул казарму и он, окончательно для себя решив, что за две войны нагляделся он на смерти и настрелялся досыта. Винтовку свою, прихваченную из полка, он продал на станции мужику, бойко торгующему мутным самогоном. Домой пришел с коротким кавалерийским карабином, выигранным в эшелоне у пьяного артиллериста. Больше он не воевал, а далекие революционные события, их деревню Борок, пока обходили стороной.
