и рис, как заталкивают в печку дрова. Потом пару часов бесцельно ездил по центральной и южной частям округа Ориндж, нигде не останавливаясь, потому что чувствовал: безопасность – в движении. Наконец вернулся в отель.
Вновь попытался пробить черную стену в мозгу, за которой скрывалось прошлое. Упорно выискивал хоть малейшую щель, через которую мог бы получить доступ к памяти. Не сомневался: если бы нашлась хоть одна такая щель, рухнул бы весь фасад амнезии. Но стена была ровной и гладкой.
Он погасил свет, но заснуть не мог.
Ветер практически стих. Его порывы не могли стать причиной бессонницы.
И хотя крови на простынях была самая малость, и хотя она давно уже высохла, Фрэнк решил, что именно кровавые пятна на простыне мешают ему заснуть. Включил лампу, скинул простыни на пол, попытался уснуть без них. Не вышло.
Он сказал себе, что уснуть ему не дает амнезия, результат одиночества и чувства изоляции. И хотя в этом была доля правды, он знал, что обманывает себя.
Потому что настоящей причиной, не позволяющей ему сомкнуть глаза, был страх. Страх перед тем, куда его может завести лунатизм. Страх того, что он может натворить в таком состоянии. И что найти на руках, когда проснется.
Дерек спал. На другой кровати. Тихонько похрапывая. Томас заснуть не мог. Поднялся, подошел к окну, выглянул. Луна ушла. Он видел только темноту, огромную темноту.
Томас не любил ночь. Она его пугала. Он любил солнечный свет, яркость цветов, зелень травы, синеву неба над головой. Небо напоминало Томасу крышку, которая накрывает мир, чтобы в нем царил полный порядок. Ночью все цвета исчезали, мир становился пустым, будто кто-то снимал крышку и запускал под нее пустоту, а ты смотрел на эту пустоту и чувствовал, что тебя может унести, как все эти цвета, унести из этого мира, и утром, когда крышку вернут на место, тебя под ней уже не будет, ты будешь где-то еще и никогда не сможешь вернуться назад. Никогда.
Подушечками пальцев он коснулся окна. Стекло, холодное.
Ночью он предпочитал спать. Обычно и спал. Но не в эту ночь.
Он волновался о Джулии. Всегда немного волновался о ней. Брату и полагалось волноваться. Но сейчас волновался сильно. Очень сильно.
А началось все этим утром. Забавное чувство. Забавное не в смысле ха-ха. В смысле странное. В смысле пугающее. Чувство говорило: «С Джулией должно случиться что-то действительно плохое». Томас очень расстроился, пытался предупредить ее. Послал тиви-предупреждение. Ему говорили, что картинки, голоса и музыка на тиви передаются через воздух. Поначалу он думал, это ложь, над ним просто насмехаются, пользуясь его тупостью, ожидают от него, что он поверит всему. Но потом Джулия подтвердила, что это правда, поэтому иногда он пытался послать ей свои мысли через тиви, потому что если по воздуху передавались картинки, голоса и музыка, то уж передать мысли было проще простого.
«Будь осторожна, Джулия, – транслировал он через тиви. – Не теряй бдительность, будь осторожна. Что-то плохое может случиться».
С Джулией у него всегда существовала какая-то связь. Он знал, когда она счастлива. Или грустит. Когда она болела, он иногда ложился на кровать и прижимал руки к животу. Он всегда знал, когда она собиралась приехать к нему.
Что-то похожее произошло у него и с Бобби. Не сразу. Когда Джулия первый раз приехала с Бобби, Томас не почувствовал ничего. Но со временем стал чувствовать больше. И теперь с Бобби у него установилась почти такая же крепкая связь, как с Джулией.
