Элейн кивнула:
– Конечно.
Он прошёл мимо и вновь скрылся на втором этаже. Тем временем Элейн, прихватив с собой чашку, вернулась к камину, где удобно расположилась в кресле. Она по привычке подобрала к себе ноги.
Элейн решила осмотреться получше и заметила достаточно интересные детали, которые многое могли сказать о хозяине этого дома. Кто-либо другой, вероятно, и не поверил бы, что здесь в самом деле живёт прескверный. Ведь их считали чернью. Называли самой большой бедой Эрхейса и даже наказанием для живущих на этих землях людей. Многие верили, будто у отродий Тенебрис и вовсе нет души – её беспощадно выместила её непреклонная воля, не оставив места и капле человечности. Но если так, то откуда в жилище Антала Бонхомме, к примеру, столько книг? К тому же, то была поэзия. Стихи, как известно, читают для души, разве нет?
А вот в фарфоровой вазе, искусно расписанной чьей-то умелой рукой, стоят живые цветы. Полевые, самые обыкновенные. Они, пусть и успели зачахнуть, ведь хозяина не было дома двое суток, всё же совсем недавно радовали его глаз. Выходит, не чуждо прескверному и чувство прекрасного. И оно, несомненно, способно родиться лишь в душе. В сердце.
Поэтому Элейн никогда не верила в людские россказни. Конечно, огромная доля правды в них была. Однако такая же и доля лжи. Она относилась к Анталу настороженно, не забывая о том, кем тот являлся, но с самого начала не видела в нём лишь чудовище. В первую очередь он – человек. И был рождён человеком. И у него был выбор: остаться им или поддаться судьбе, уготованной каждому прескверному. И, кажется, господин Бонхомме выбрал первый вариант. Или судить ещё слишком рано?
Сделав последние глотки и допив остатки ароматного чая, Элейн почувствовала, что вот-вот уснёт, застигнутая врасплох теплом, покоем и тишиной. Огонь в камине убаюкивающе пританцовывал. Потрескивали поленья. По окнам барабанили капли неуёмного дождя. Веки Элейн тяжелили, как вдруг взгляд зацепился за кое-что ещё. Сонливость как рукой сняло. Принцесса едва не ахнула, увидев в углу гостиной маленький алтарь, а на нём – изображение пресвятого Сальваторе. Перед иконой стояли благовония и лежал молитвенник. Подобная атрибутика была в доме каждого жителя Эрхейса, но обнаружить такое в жилище прескверного попросту невозможно. Неужели Антал не поклонялся своей богине? Он вероотступник? Отрёкся от Тенебрис?
В этот момент Антал спустился в гостиную, случайно заметив, куда был устремлён взгляд принцессы. Ничего не сказав, прескверный подошёл к алтарю и воскурил благовония. Кажется, обычно они не угасали никогда.
Не удержавшись, Элейн растерянно проронила:
– Как же так?
В комнате запахло сандалом. Из угла, от маленького алтаря, плавно потянулся дым, растворяясь в воздухе. Антал всё ещё молчал и не торопился объясняться. Он даже подумал о том, что, возможно, для принцессы – для госпожи по фамилии Дезрозье – его поведение было оскорбительным. Как смел он посягать на святыню? Как отважился молиться богу, о котором ему даже думать не позволено?
– Господин? – не отставала принцесса.
Антал медленно обернулся, взглянув на неё как-то затравленно. В глазах читалась готовность защищаться.
– Разве не великодушен пресвятой Сальваторе? Разве не способен он каждую молитву услышать? – прескверный почти шептал, а потом с грустью добавил: – И даже мою.
Слова давались ему с трудом. Казалось, он чувствовал себя виноватым и пытался оправдаться. А Элейн и не собиралась нападать. Не собиралась ни в чём его обвинять и лишь испытала искренний интерес.
