– Ты садишься на диету, я бросаю курить. И, – добавил он, подумав, – больше ни грамма спиртного.
Отказ от любимой ливерпульской трубки и вишневого табака значительная жертва. А в купе с бокалом коньяка и вовсе бесценная. Из-за ее диеты Виктор лишал себя почти всех удовольствий. В этом он весь. Победа съедает его изнутри. За это она его и любила. А диета … что диета? Можно и потерпеть, помучить свой организм ради любви. Поголодает немного, ограничит себя в еде. Любовь Виктора того стоит, без сомнений. Он, его внимание, забота, преданность, его обожание, все что было, есть и будет в ее жизни. Даже если ей в тот роковой момент, кто-нибудь, например Рома Кушнир, сказал бы, что диета сведет ее в могилу, она бы не отступила. Потому что Лиля беззаветно любит своего мужа. Любит больше всего на свете. Из-за этого, перед путешествием к забвению в компании странной троицы, она должна его увидеть.
– Где сейчас мой муж? – спросила она, дрожащим от сожаления голосом. – Хочу с ним попрощаться.
Вдруг ее пробил испуг. А если ей откажут? Если этот субъект в рыбацком плаще передумает? Или мужик в тельняшке начнет снова спорить? Нет, нет. Она должна увидеть своего мужа.
– Виктор недалеко, – принялась объяснять Лиля. – Он врач в этой же больнице. И сегодня его смена. Он где-то совсем рядом.
– Да. Виктор Николаевич Лебедев в настоящий момент находится в отделении нефрологии, – зачем-то пояснил долговязый. – Это этажом ниже.
– Ох не нравится мне это, – вздохнул морячок, вскидывая кирку.
Три сущности и сопровождаемая ими женщина покинули палату реанимации как раз в тот момент, когда взмыленный Рома Кушнир посмотрел на часы и обреченно произнес:
– Бесполезно! Время смерти двадцать два, тридцать два.
Комната, в которой оказались путники, освещалась настольной лампой уютно расположенной на столе. Рядом была девушка. Казалось она, уткнувшись лицом в заваленную бумагами столешницу спала. Лишь вглядевшись, Лиля заметила неестественность для сна позу. Дежурная не сидела на стуле. Она стояла, нагнувшись к столу. Тишина нарушалась больничными звуками, доносящимися из коридора и тихими стонами. Вывод напрашивался один: женщине нехорошо. Настолько, что не хватало сил позвать на помощь.
– Чего вы стоите? – Лиля посмотрела на своих провожатых. – Зовите кого-то! Ей плохо!
На мрачном лице долговязого читалось сожаление. А морячок и вовсе усмехался, какой-то неуместно глупой, похотливой улыбкой. Лицо третьего из-за капюшона было не разглядеть.
Холодное равнодушие троицы заставило Лилю забыть о цели визита. Спина медсестры томно вздымалась. Тяжелое дыхание перерастал в глухой стон. Ее ладонь в отчаянии мяла лежавшие на столе бумаги. Поняв, что она здесь единственная, кому не безразлично страдание женщины, Лиля шагнула к столу. Вдруг медсестра зашептала:
– Давай уже!
Из-за ее склоненного тела поднялся человек. В полумраке Лиля не разглядела его лица, но голос она тут же узнала.
– Хочешь меня?
Под ритмичные шлепки, тело девушки задвигалось. К стонам добавилось громкое дыхание мужчины.
– Виктор? – не веря собственным глазам спросила Лиля.
Любовники не обращали на нее внимания. Девушка подняла сведенное страстью лицо. Стоны становились все громче и громче. Когда они переросли в крик, мужская ладонь зажала ей рот. Движения участились и вскоре, после недолгой конвульсии, прекратились.
– Тебе по-прежнему мало? – вкрадчиво спросил Виктор.
