Неизвестная пьеса Агаты Кристи - страница 14
– Разумеется, – солидно соглашается Грушин. – Ни о чем не беспокойтесь.
– Я хочу аннулировать свой заказ, – выпаливает Климова…
Женя невольно улыбнулась: терминология деловой женщины. И манеры – тоже. Сразу берет быка за рога. Привыкла самостоятельно принимать решения и делать неожиданные шаги. В голосе одновременно ощущаются и мягкость и властность.
– И что тут такого особенно, почему ты решил, что это не ее голос? – спросила она, дослушав запись.
– Минуту, – загадочно усмехнулся Грушин и достал из кармана кассету. – Теперь послушаем вот это.
Кассета была крошечная – от карманного диктофона. И запись, похоже, велась на изрядном расстоянии от источника звука: женский голос звучал приглушенно, как бы смазанно:
– …Да плевать мне на все эти глупости, разве не понятно? Ну, съезжу через неделю туда, какое это имеет значение? Что я, лягушка холодная? Родной муж весь поломался – не могу я там сидеть! Мама не поверила: ты возвращаешься, что ли? А я: неужели?! Сережка, тебе очень больно будет, если я тебя обниму?
– Попробуй. Тебя же все равно не остановишь. Только извини, если я буду целоваться со стоном.
Голос Климова. Но совсем другой, чем помнит его Женя. Не через губу цедит, как обычно. Голос любящего человека. Счастливого…
– Ну, потом они начали целоваться, шептаться и все такое. – Грушин сделал знак выключить запись. – Там уже совсем не разбери-поймешь. И это в больнице… неймется людям. Хорошо хоть, что палата отдельная благодаря любящей теще, которая там трудится в нейрохирургии, что ли. А скажи, тебе ничего не показалось странным в этом разговоре?
– Только сам Климов, – честно призналась Женя. – Он опять совершенно с другой стороны предстал.
– А как насчет голоса Валерии?
– Ну, лексика теперь другая, интонации тоже. Так ведь и настроение иное! Однако этот ее выговор, эти «без пять», «неужели» – это очень характерные признаки…
– Ну да, – тихонько усмехнулся Миша Сталлоне, – она их очень усердно педалировала, не правда ли?
– Вы что, ребята, хотите сказать, будто с Климовым ворковала вовсе не его жена? То есть Грушин все-таки установил факт адюльтера?
– О нет! – Грушин с хитрым видом покачал головой. – В том-то и дело, что нет. С Климовым ворковала, как ты говоришь, его собственная родная жена, сломя голову примчавшаяся из Франкфурта, чтобы обнять обожаемого супруга, невзирая на его переломанные ребра. Я ее сам видел в больнице, и запись сделана мной.
– Ты в больнице был?! – вытаращила глаза Женя. – У Климова?
– Не собственно у него, но в непосредственной близости. Заглянул, сделал вид, что ошибся палатой… Заодно пристроил диктофончик в вазон с искусственной азалией, которых там натыкано видимо-невидимо.
– Но почему ты туда вообще пошел, не понимаю?
– Думаешь, я понимаю? – легкомысленно сообщил Грушин. – Что-то дернуло меня в том, втором звонке, который якобы из Франкфурта. Не могу объяснить – накатило и все.
Женя и Миша Сталлоне переглянулись и враз глубокомысленно кивнули. Грушин любил говорить, что где-то на Парнасе живет десятая муза – покровительница сыскного дела. Его она иногда посещала.
Короче говоря, Грушин инкогнито отправился навестить Климова в больнице – и нос к носу столкнулся в его палате со своей заказчицей, которая этим утром якобы звонила ему из Франкфурта.
– Слушай! – вдохновенно вскричала Женя. – А вдруг эта дамочка никуда не уезжала? Что, если она для отвода глаз нас наняла, а сама предавалась нечистым страстям, одновременно планируя…