Неизвестная Раневская - страница 8
– Владик, я представляю, что вы переживаете. Не волнуйтесь, сейчас пришлю за вами машину, приезжайте ко мне, мы с вами побеседуем о вашей дальнейшей работе.
Вот такой педагогический, я бы даже сказал отеческий, ход запомнился мне на всю жизнь.
После выхода фильма я получал очень много писем именно как представитель, как символ советских офицеров-победителей.
Надо сказать, что фильм не сразу вышел на экраны. Как тогда полагалось, его просматривали не только комиссии, но и в Кремле. И рассказывали, что 23 февраля 1949 года фильм смотрели члены Политбюро во главе со Сталиным, который дал ему высокую оценку.
Я очень волновался, как будет принят фильм зрителями. Худсовет меня больше не интересовал, потому что фильм был закончен. Я верил в авторитет Александрова. Дни премьеры были для меня очень волнительными и незабываемыми. По всем кинотеатрам красовались громадные фото героев фильма. Вся Москва была обвешана рекламными плакатами. Я помню, мы ехали из кинотеатра «Победа», и Григорий Васильевич Александров говорил: «Владик, мы с вами едем из “Победы” в “Победе” с победой». Эти радостные дни были для меня высшим наслаждением моей профессии – удовлетворением от проделанной громадной работы и дебюта в кино.
После премьеры, очень шумной, успешной, в Доме актера был банкет. На этом банкете собралась вся съемочная группа во главе с Александровым и Орловой. Был, конечно, Эдуард Тиссе, чудесный оператор и очаровательный человек, со своей красавицей-женой Бьянкой. Был Дмитрий Дмитриевич Шостакович, гениальный композитор, написавший музыку для этого фильма, – он всех нас поздравил и пожал мне руку. Потом мне Александров сказал: «Владик, вы сейчас пожали руку обыкновенного гения» – он любил такие витиеватые афоризмы. Была, конечно, Фаина Григорьевна Раневская, которая взяла слово и сказала:
− Я поздравляю вас, Григорий Васильевич, с выдающимся успехом этого фильма, поздравляю всех актеров, и прежде всего Владлена Давыдова с великолепным, блестящим дебютом. – И добавила, обращаясь ко мне: – Владлен, учтите, у вас преступная красота, опасная красота для женщин. Поэтому я предупреждаю вас, держите себя скромно и осторожно пользуйтесь своей красотой.
Видимо, будучи некрасивой, но удивительно обаятельной и невероятно талантливой, она всегда уважала красивых людей, красивых женщин, красивых актеров.
Я поцеловал ей ручку, мы расцеловались. Вот такая была у меня встреча – «Встреча на Эльбе».
Наталья Защипина
Самая маленькая обида
Фрау Вурст. Все меня обманули, все! Меня обманул мой фюрер – раз. Обманули англичане – подсунули мне неполноценную сироту – два. Обманули американцы – три. Ты меня обманываешь – четыре! Ирма, поставь мою любимую пластинку – музыка успокаивает мне нервы…
К/ф «У них есть Родина»
Второй раз с Раневской мы встретились на съемках фильма «У них есть Родина».[7] Эти съемки я запомнила на всю жизнь. Действие фильма происходит сразу же после Второй мировой войны. Речь в нем идет о репатриации детей, угнанных немцами из России. После окончания войны советский офицер, его играл прекрасный артист Павел Кадочников, приезжает в Германию забирать этих детей обратно. Одну такую девочку, мою героиню, по-немецки Ирму, а по-русски Иру Соколову, он находит в кабаке, где та прислуживала у фрау Вурст, роль которой и играла Фаина Георгиевна Раневская.
Там была такая сцена. Кадочников входит и говорит: «Ира, Ирочка, я приехал, чтобы забрать тебя домой», и я тогда подбегаю, кидаюсь ему на грудь и плачу. Идет съемка. Режиссер командует: «Мотор!» Я кидаюсь к Кадочникову на грудь и начинаю по-настоящему рыдать. И Кадочников… тоже плачет! А у него как у советского офицера должны были только навернуться слезы. Об этом даже речи не могло быть – советские офицеры не плачут! Ему режиссер говорит: «Не положено». А он отвечает, что, мол, так трогательно девочка плачет, просто не могу удержаться, уж извините. Снимаем второй дубль. Он плачет. Третий – плачет. А у меня, как назло, больше нет слез. Я ведь не профессиональная актриса, у которой есть техника. Мне-то всего 11 лет тогда было, совсем ребенок. Три дубля проплакала, чем дальше-то плакать? И снова мотор. У Кадочникова наконец вроде бы все получается, а я плакать уже не могу. Не могу, и все тут.