– Не то я убью вас. А потом, если смогу, всех присутствующих. Ваша смерть мне, может, не слишком много даст, зато вы с ней очень много потеряете.
– Не сможешь, – повторил Кейлус.
– Хотите проверить?
– Изволь.
Пару бесконечно долгих секунд Ева смотрела, как плещется насмешка в его глазах.
Вот сейчас. Пожелать убить его – и Люче исполнит желаемое. Наверняка исполнит. Обезглавит врагов. Обезопасит Герберта. Сделает всё гораздо проще. Даже если в конце концов Ева проиграет типам из Охраны, второй раз ей всё равно не умереть.
…и убьёт не только врага, но и всю красоту, что рождалась под его пальцами и на его губах. Изрежет неизвестное полотно Да Винчи. Сожжёт непридуманную пьесу Шекспира. Изорвёт в клочки ненаписанную сонату Бетховена. Сделает то же, что сделала Айрес, уничтожив музыку в сердце Гертруды – если не хуже.
Не может тот, кто заслуживает смерти, нести в себе столько света и огня, сколько звучало в его голосе и в его игре.
…один короткий укол…
В миг, когда Евины пальцы окутала зеленоватая дымка, рапира скользнула вперёд коротким косым движением. Вперёд и вниз.
Куда ниже, чем было нужно. Или выше. Как посмотреть.
Девичью руку обвил невидимый хлыст, рывком оттягивая ладонь в сторону, выдёргивая лезвие из раны. Когда Ева без сил повисла на незримой петле, магией захлестнувшей кисть, Кейлус Тибель недоумённо дотронулся до своего плеча, пронзённого зачарованной сталью – так, словно его коснулся нежданный поцелуй. Отняв руку от рубашки, на которой по бордовому шёлку расползалось тёмное пятно, взглянул на пальцы, окрасившиеся алым.
Посмотрел на Еву – и на злые слёзы, катившиеся по её щекам.
Не ударила. Не в шею. Не в сердце. Не убила. Не смогла.
Нелепо, неразумно, не…
– Ненавижу, – выпустив рапиру из руки, выплюнула Ева, прежде чем танцующие искры чужого заклятия погрузили её во тьму. Не зная, кого ненавидит больше – его или себя.
Тим позволил себе выдохнуть, лишь когда Кейлус подхватил падающую девушку, прежде чем та успела рухнуть на пол, и, скривившись, тут же передал пленницу на руки секретарю, чтобы схватиться за раненое плечо.
– Простите, – виновато вымолвил один из охранников, подступив ближе. – Мы пытались её обезоружить…
– Её пальцы должно было парализовать до атаки. Которую браслет в принципе не мог допустить, – добавил другой. – Не понимаю, почему чары дали осечку.
– Волшебный меч, чтоб его. Видно, защищает владелицу от любых возможностей его потерять. – Кейлус опустил взгляд на ладонь, прижатую к ране. – К тому же девчонка всё равно что мертва, и многие заклятия на ней просто не могут сработать так, как должно.
– Наша ошибка.
– Нет. Моя. Я её недооценил… Или, если подумать, оценил совершенно верно. – Хозяин дома поморщился. – Тим, в спальню её.
– Рану подлечим, – сказал охранник, когда его товарищ склонился над оброненной рапирой, а Тим безмолвно удалился, – а с рапирой что делать? Магическое оружие не дастся в руки посторонним.
– Оставьте, где лежит. Лиоретта со своей игрушкой сама разберётся, как очнётся.
Оба охранника – тот, что разглядывал невинно золотившееся лезвие, где не было ни следа крови, и тот, что стоял рядом – изумлённо воззрились на Кейлуса, глядевшего вслед своему секретарю.
– Вы что, позволите девчонке снова взять её в руки?
– После такого?
– Девчонка только что доказала, что не опасна. Не смертельно. И, надеюсь, сама это уяснила. – Кейлус обратил на рапиру взгляд, сделавшийся ещё более задумчивым. Отвернулся, хмыкнув в такт своим мыслям. – В конце концов, ей предстоит этой шпилькой воплощать пророчество… Каким бы образом оно в итоге ни воплотилось.
